Читать «Антология современной польской драматургии» онлайн - страница 288

Анджей Стасюк

КАРОЛИНА. Отец много чего говорил. Не кричал. Даже когда надорвал мне ухо, он не кричал.

МАТЬ. Ну, насчет уха ты выдумываешь. Где-то во дворе свалилась с турника и рассказываешь небылицы. Вот тут шрам. Почти незаметный. Волосами закроешь. Так тебе даже лучше. Чтобы волосы на лицо. Дай я тебя причешу.

КАРОЛИНА. Ты меня так причесывала.

МАТЬ. У тебя красивые волосы. Здоровые.

КАРОЛИНА. Я лежала в ванне.

МАТЬ. Лань. Прекрасная лань.

КАРОЛИНА. Ты смотрела на мои округлившиеся груди и сказала, что я красива, как лань. И чтобы я берегла свою красоту.

МАТЬ. Я так сказала?

КАРОЛИНА. Я вернулась с каникул. Призналась, что лишилась невинности. Не знаю, зачем я тебе об этом сказала. Думала, будет как в семейном фильме. Мы часто такие смотрели. Мать обнимала дочь и говорила ласковые слова. А потом они вместе покупали контрацептивы. Я хотела, чтобы так было.

МАТЬ. Американские фильмы хорошие. Я всегда плачу. Всегда плачу. Это потому, что на английском.

КАРОЛИНА. Ты дала мне пощечину.

МАТЬ. Так делают в фильмах.

КАРОЛИНА. Было больно.

МАТЬ. А кто теперь тебя захочет?! Даже хромой пес не позарится!

КАРОЛИНА. Был кое-кто, кто хотел.

МАТЬ. Такой тощий, оборванец.

КАРОЛИНА. Мы сидели, закрывшись в комнате, а ты готовила нам бутерброды. Входила без стука. Хотела застать нас врасплох. Зачем? Ты думала когда-нибудь о том, что было бы, если бы ты нас застукала? Мои раздвинутые ноги и его голый зад. Зачем, скажи? Ты думала: моя дочь — настоящая шлюха.

МАТЬ. Я готовила бутерброды. С сыром и помидорами. Немного соли.

КАРОЛИНА. А ты? Ты любила отца?

МАТЬ. Конечно! Любила. Стирала ему столько лет, готовила. Боже, чего я ему только не готовила. Прием на шестьдесят персон. Все в той крохотной кухоньке. Но я справлялась. Заливное из рыбы, свинина со сливами, запеченная картошка, горящее мороженое. Когда был на диете — отварная рыба, овощи, черный хлеб.

КАРОЛИНА. Я нашла твои письма.

МАТЬ. Какие письма?

КАРОЛИНА. В шкафу под одеждой. Старые письма, перетянутые красной лентой.

МАТЬ. Они ничего не значат.

КАРОЛИНА. Кто тебе их писал? Не отец.

МАТЬ. Прыщавый… Он писал мне стихи. Смешно, я забыла об этом.

КАРОЛИНА. «Я сохну от тоски, считаю дни, как твои родинки. День цеплялся за ночь, словно мои пальцы…»

МАТЬ. «…Лепившие тебя заново… И если бы ты не сбежала…»

КАРОЛИНА. И если бы ты не сбежала…

МАТЬ. Глупости! Лепившие… Ерунда какая-то.

КАРОЛИНА. Ерунда.

МАТЬ. Я отца любила, с отцом жила, отцу рубашки гладила.

КАРОЛИНА. У тебя есть родинки?

МАТЬ. Кажется, есть несколько.

КАРОЛИНА. Я не знаю твоего тела. Если бы нужно было тебя нарисовать, я бы изобразила тебя в коричневой юбке и бежевой блузке. Так я рисовала тебя в детском саду. Больше ничего не знаю.

МАТЬ. А что, я должна была голой расхаживать по дому?

КАРОЛИНА. Ты боялась, что я увижу глаза отца. Он уже на тебя так не смотрел. Тебе нечего было бояться… Ляг рядом. Иди сюда.

МАТЬ. Когда я в последний раз так лежала… Столько беготни. Как белка в колесе.

КАРОЛИНА. У тебя родинка точно там же, где у меня. Под левой сиськой. Раз, два…