Читать «ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ» онлайн - страница 69

Михаил Юрьевич Лохвицкий (Аджук-Гирей)

Одним весенним днем мы с Аджуком пошли мотыжить кукурузу. Было непривычно душно, листья на деревьях обвисли, как перед ненастьем. Еще поднимаясь по склону, я обратил внимание на духоту и провел ладонью по рукаву черкески — послышалось слабое потрескивание, стало быть, приближалась гроза. Посмотрел на горный хребет — из за него выползала туча. Не беда, можно пересидеть дождь где нибудь в ельнике.

Мы сняли черкески, засучили рукава бешметов, подоткнули полы и взялись за мотыги. Ростки кукурузы были крепкими, сочными, но после дождей пахота засорилась дикими травами.

Неподалеку Аслан мотыжил кукурузу на поле, посреди которого стоял высокий дуб.

Туча, перевалив через хребет, наползла на аул. Она была иссиня багровой, не по обычному округлой, и вниз, прямо в поле, медленно спускался сизый отросток, похожий на рукав огромной черкески. Лицо опаляло сушью. Я бросил мотыгу и пошел к Аджуку. Он стоял, держа за туловище крота, и рассматривал его. Крот шевелил остренькой, вытянутой хоботом мордочкой и перебирал широкими передними лапами, ладошки их были повернуты наружу и назад, безволосые, красноватые, они напоминали ладони человека. Подслеповатые глаза крота располагались не в верхней части морды, как у всех других животных, а внизу, наверно, в темноте так удобнее видеть.

— У нас думают, что кроты поедают корни фруктовых деревьев, — сказал Аджук, — но это неправда. Если б они поедали корни, фруктовых деревьев давно не осталось бы. Кроты едят мышей. — Он бережно опустил крота на землю и спросил: — Пойдем укрываться от ливня?

Мы забрались под ближайшую елку. Аджук о чем то задумался, утирая рукавом пот с лица. Я смотрел на Аслана. Мотыга проворно ходила в его руках. Приземистый, могучий, он казался квадратным — хоть на ноги поставь, хоть положи на бок — все одинаково. Шрамов и рябинок на его лице издали не разглядеть было. Осенью Аслан нашел медвежонка, решил связать его и принести домой. Медвежонок заплакал. На Аслана налетела медведица. Прежде чем он проткнул ее сердце кинжалом, она изуродовала ему лицо и ободрала грудь и руку. Парни потом шутили, что медвежонок закричал, испугавшись рябого лица Аслана.

Птицы смолкли, цикады перестали трещать. В угнетающем затишье таилось что то тревожное.

— Аслан! — позвал Аджук. — Поднимайся сюда!

Аслан выпрямился, помахал мотыгой, что то сказал и продолжал работу.

— Трудолюбца воспитала Гошках, — сказал Аджук о матери Аслана.

Из мохнатого, черного, похожего на рукав черкески отростка тучи, повисшего над нами, вылетела яркая, длинная, с изломом, как у штыка, молния, острие ее вонзилось в одинокий дуб на поле Аслана. Я на мгновение ослеп. В уши ударил гром — короткий, оглушительный, как пушечный выстрел, и гулкое эхо покатилось по ущелью.

Когда ослепление прошло, я увидел расколотый надвое дуб. На упавшем отрубе ствола плясали язычки пламени, Аслан же скорчился на ростках кукурузы. Аджук вскочил, я за ним, и мы побежали вниз по склону. Аслан лежал на боку, с подвернутой рукой, лицо его почернело.