Читать «ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ» онлайн - страница 225

— Наши празднества — та свобода, о которой люди мечтают. Пусть на короткое время, хоть на день! Ведь люди обнесены невидимой изгородью, один бедняк, другой богач, один старше, другие моложе, все обязаны что то делать, кому то уступать, кого то слушаться, а на празднествах — жизнь без ограничений и запретов. Делай что хочешь, все можно, все разрешено, ликуй, веселись!

— Хорошо. Тогда скажи еще... Мы, я и ты, свободны?

— Насколько могут быть свободны мужчина и женщина, муж и жена.

— Насколько, — задумчиво повторила она. — Не понимаю. По твоему выходит, что свободен человек может быть только тогда, когда остается один?

Он задумался тоже.

— Похоже, так, но все таки мне кажется, что это неверно. Свобода — это когда я могу делать все, что хочу, не ущемляя тебя. Свобода только то, что принадлежит всем. А одному свобода ни к чему, нельзя же быть свободным от самого себя. Понимаешь?

— Не очень... Знаешь, о чем я, свободная, мечтаю? Я хочу, чтобы у нас были соседи, у меня подруги, я уже не говорю о детях. И мне хочется плакать...

Она нагнулась, взяла волчонка и, подпрыгивая, побежала к сакле. Самыр, лениво поднявшись, с завыванием зевнул и поплелся за ней. Озермес остался сидеть и смотрел, как Чебахан, вынеся какую то шкуру, расстилает ее у стены. Сказав Самыру, чтобы он лег, она положила к нему волчонка, отнесла в саклю несколько поленьев, взяла из летнего очага тлеющую головню, долгим взглядом посмотрела на Озермеса и скрылась, притворив за собой дверь. Вскоре в пузыре, натянутом на окошке, забрезжил слабый отсвет огня, а из дымаря потянулся к небу пахучий дымок.

Посидев немного в сумерках, Озермес почувствовал, что Чебахан ждет его. Даже на расстоянии двадцати шагов от сакли он ощущал ее беззвучный страстный зов. Подчиняясь ему, встал, пожелал спокойной ночи Мухарбеку, сходил в отхожее место, помыл в речке ноги, вошел в саклю, разделся на своей тахте и перебрался к Чебахан. Как он и думал, она лежала раздетой, но стала отводить его руки и просить вздрагивающим шепотом:

— Подожди. Скажи снова, что любишь меня...

Он нетерпеливо рассмеялся.

— Для чего повторять то, что и без того ясно?

— Подожди же!..

Соски на плоских плотных грудях Чебахан напряглись и взбухли так, словно к ним прикоснулись не ладони Озермеса, а то, по чему так истосковалась она, — жаждущий материнского молока рот голодного младенца. Чебахан смолкла, будто ей сдавило горло, судорожно обхватила своими тонкими руками шею Озермеса и, отзываясь на извечный зов о продолжении жизни, напряглась, как изогнутый лук, чтобы слиться с ним, и потом они соединялись опять, и опять, пока в оконном пузыре не заколебался серый рассвет.

Поцеловав расплывшиеся губы Чебахан, Озермес вернулся к себе, лег, посмотрел на окошко и заметил, что пузырь потемнел. Наверно, небо затянуло тучами. Вытянув ноги, он заснул, словно провалившись в пропасть, и во сне увидел отца.