Читать «ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ» онлайн - страница 180

Дойдя до тропы к водопою, Озермес оглядел самострел. Ни один многорогий не зацепился еще за веревку, они шли теперь к воде, обходя дерево с самострелом с другой стороны. Нарвав травы, Озермес протер веревку, чтобы она стала зеленой и не бросалась в глаза, засыпал листвой свои следы и пошел дальше, повторяя изгиб речки. Идти спокойно скоро наскучило, и он побежал, весело перепрыгивая через кусты и распугивая степенных дроздов и юрких горихвосток. Увидели бы ушедшие, как ведет себя джегуако! Впрочем, они, наверно, подумали бы, что он участвует в каком нибудь народном празднестве, на котором каждый делает все, что взбредет ему в голову.

Когда Озермес умерил прыть, до озера было уже близко. Он пробрался сквозь камыши, добил трех уток, подвесил их к нижней ветке дуба, чтобы забрать на обратном пути, и пошел дальше, в надежде обнаружить дрофу. Слева, из долины, куда убегали рожденные озером говорливые речки, послышалось карканье ворон. Заинтересовавшись, Озермес пошел на возбужденные вороньи голоса и за кустами орешника увидел валявшуюся на боку оседланную лошадь.

Разогнав рассерженных ворон, Озермес стал рассматривать лошадь. Это был конь, похожий на того жеребца, который появлялся во сне, такого Озермес видел в детстве, когда кто то приезжал к отцу из Кабарды. — Они еще вернутся, — сказала ему мать. Неужели все, кого он раньше знал, будут возвращаться к нему потерявшими души? Пал конь недавно, шакалы успели выесть только живот, а вороны расклевали морду. На коне было адыгское, оклеенное красным сафьяном седло, с притороченными к нему колчаном без стрел и чехол от пистолета. Стремена тоже были окрашены в красное, а сбруя усыпана чернеными, серебряными бляшками. На шее коня темнели две пулевые раны. Коню одному незачем было забираться сюда, где то должен находиться и его хозяин.

Озермес кинулся осматривать кусты, увидел шакала, пронзенного стрелой, с выклеванными глазами, и немного подальше лежащего ниц человека в черкеске. Подле него валялись ружье, обнаженная шашка и лук. Перевернув человека на спину, Озермес всмотрелся в суровое желтоватое лицо с полуоткрытыми глазами и заостренным носом с горбинкой. От ушей опускалась каштановая, соединяющаяся с мягкими усами борода. Коричневая черкеска была измазана высохшей кровью и грязью, на груди, справа, выше газырей, виднелась дырка от пули, рукав на левом предплечье был косо разрублен. Кто этот широкоплечий джигит с выпуклой грудью, сильными, мускулы его оттопыривались даже под рукавами черкески, руками? На вид он был, примерно, на десять лет и зим старше Озермеса, а судя по одежде и коню, происходил из пши или богатых орков*. Но независимо от этого, его следовало похоронить и оплакать как воина. Озермес огляделся. На склонах под верхним слоем земли прячутся камни, и без лопаты он провозится с могилой до поздней ночи, а если выкопать яму в речном песке, ее потом зальет водой. Разве чуть повыше, у кустов орешника? Глянув невзначай на лицо павшего воина, он вдруг заметил, что глаза у того закрылись. Бросившись на колени, Озермес прижался ухом к его груди, но, ничего не расслышав, поднял шашку, тщательно обтер рукавом клинок и плашмя приложил его ко рту неизвестного. На блестящей стали образовалось слабое матовое пятно. Озермес перетащил человека к речке, уложил на бок, обмыл ему лицо, влил в рот пригоршню воды, расстегнул черкеску и увидел рану, заткнутую комком ваты. Пожалуй, ее пока не следовало трогать. Рана от шашки на предплечье, подсохнув, тоже почти не кровоточила. Озермес повернул раненого на спину и пошел к коню, на которого снова опустились вороны. Когда он подошел, они разлетелись, сели на деревья и, злобно поглядывая на Озермеса, стали призывать на его голову всякие несчастья. — Хватит вам каркать! — крикнул Озермес. — Я мертвечину не ем. — Он стащил с коня седло и сбрую. В седельной сумке оказался завернутый в тряпицу походный припас: кусок вяленого мяса, зачерствевшая паста и гомиль**. Озермес понюхал пасту, проглотил слюну, снова завернул мясо, пасту и гомиль в тряпицу и засунул их за пазуху. Привязав седло и сбрую к ветке липы, он выдернул из мертвого шакала стрелу с железным наконечником, подобрал ружье и шашку, вернулся к раненому и, взвалив его на спину, согнувшись, зашагал к озеру. Передохнув у дуба, взял убитых уток и потащил свою тяжелую ношу дальше. Сердце раненого билось явственнее, спиной Озермес ощущал удары, напоминающие сбивчивый скач загнанной лошади. Лишь бы он не умер или, если срок жизни, отпущенной ему, подходит к концу, очнулся бы хоть ненадолго и рассказал, что происходит в оставленном ими родном краю.