Читать «Пути в незнаемое. Сборник двадцатый» онлайн - страница 388

Новые модели мира, связанные с именами Минковского и Эйнштейна, поразили его воображение. В его поэмах переплетаются научные идеи и научный (числовой прежде всего) язык с поэтическим.

Не подлежит сомнению, что увлечение собственно числовыми закономерностями строения вселенной и истории, попытка выявления некоторых мировых констант, лежащих в основе их структуры, объединяет Хлебникова с новейшими течениями и в современном искусстве (напомним хотя бы «Гармонию мира» Хиндемита), и в особенности в науке. Если пристрастие А. Эддингтона к некоторым из мировых констант (в том числе и к тем, которые интересовали Хлебникова) в 20-е и 30-е годы могло казаться его частной характеристикой, то дальнейшее развитие физики вновь и вновь возвращало к идеям, напоминающим хлебниковские.

Многие из подобных прозрений Хлебникова при всей их удивительности могут показаться (как и отчасти сбывшиеся его исторические предвидения) случайно совпавшими с дальнейшим, ходом развития. Однако правильнее было бы объяснить эти совпадения так же, как и в случае фрагментов Новалиса, весьма близких к записям Хлебникова. И Новалис, и Хлебников обладали знанием, относящимся к некоторым наукам, и энциклопедической широтой интересов, касавшихся всех видов духовной деятельности. В сочетании с поэтическим воображением и интуицией это дало возможность обоим поэтам заглянуть далеко вперед и угадать многие направления развития, о которых собственно ученые в их время и не думали. Новалиса и Хлебникова можно было бы объединить как романтиков науки, угадавших пути движения рационального постижения мира. Характеристика Хлебникова как романтика (в широком смысле) согласуется и с ролью иронии в его сочинениях, вплоть до последних (ироническое преодоление собственной смерти в «Зангези»), С этим же согласуется и постоянно подчеркиваемое неприятие Хлебниковым (и в предреволюционное время, и в начале нэпа в последних его стихах, как «Не шалить!») мира денег и рыночных ценностей. Тема отъединенности поэта, сравнивающего себя с «бабочкой, залетевшей в комнату человеческой жизни» (в «Зангези», в автобиографическом стихотворном отрывке), звучит в том же романтическом ключе.

Как поэт, обращенный к будущему, он в большой мере утопический писатель. Но его утопии рационалистичны, они вдохновляются идеями современной науки, подобно тому, как его язык черпает из науки.