Читать «Пути в незнаемое. Сборник двадцатый» онлайн - страница 365

Образы многомерных пространств стояли перед Хлебниковым и тогда, когда он окончательно формулировал идею «сверхповести» («заповести»). Для него это — такой текст, каждая составная которого имеет «свой устав», свой стиль, свой язык. Каждую из частей «Зангези» он назвал «плоскостью», а все сочинение в целом ему представлялось «колодой плоскостей». Разумеется, здесь нет приложения геометрии к литературе. Но есть ориентация на науку, как бы дающая большую свободу в экспериментировании и со словом.

10

Кроме косвенных или прямых свидетельств занятий Хлебникова геометрией в его сочинениях, начиная с первых напечатанных опытов, где вместе с языком чисел использовались другие языки (звукопись), можно найти достаточно рано и след математического осмысления современной живописи.

Как до того в неевклидовой геометрии Лобачевского, в первых же увиденных им по приезде в Петербург в 1908 году новых живописных композициях Хлебников усмотрел знак раскрепощения:

Странная ломка миров живописных Была предтечею свободы, освобожденьем от цепей.

Хлебников писал: «Мы хотим, чтобы слово смело пошло за живописью».

В своей поэзии Хлебников тогда же, в конце 900-х годов, создает подобия футуристической живописи, причем можно видеть в них и след математических его занятий, переложенных в звуковом материале слова.

К числу «мелких» (небольших по объему) ранних своих стихотворений, где уже были «узлы будущего», сам Хлебников относил «Бобэоби»:

Бобэо́би пелись губы Вээо́ми пелись взоры Пиээо пелись брови Лиэээй пелся облик Гзи-гзи-гзэо пелась цепь, Так на холсте каких-то соответствий Вне протяжения жило Лицо.

«Вне протяжения» — математический термин, но в математических сочинениях он обычно относится к точке. Хлебников хочет сказать, что, как и в кубистической живописи, на портрете, создаваемом звуко-цветовыми (синэстетическими) соответствиями, образ человека не имеет обычных своих геометрических свойств. В этом стихотворении выражены предполагавшиеся Хлебниковым закономерные соответствия между речевыми звуками и цветовыми (и шире — зрительными) образами (подобно тому, как в те же годы в «Прометее» Скрябин устанавливал соответствия между музыкальными тональностями и цветами). Как Хлебников сам писал позднее, «еще Маллармэ и Бодлер говорили о звуковых соответствиях слов и глазах слуховых видений и звуков, у которых есть словарь… Б, или ярко-красный цвет, а потому губы бобэоби, вээоми — синий и потому глаза синие, пииэо — черное». В другой записи, где звукозапись охарактеризована как «питательная среда, из которой можно вырастить дерево всемирного языка», Хлебников поясняет цвета, для него связанные и с другими звуками: «л — белый, слоновая кость, г — желтый, з — золотой», что позволяет «дешифровать» все приведенное стихотворение. «Вне протяжения» для него в звуко-цветовых соответствиях жило женское лицо с ярко красными губами, синими глазами, черными бровями, общий облик (связанный с белым цветом лица) был цвета слоновой кости, цепь (на шее) была золотой; как на иконе или как у многих художников начала XX в., цвета не смешивались друг с другом, были локальными — чистыми.