Читать «Пути в незнаемое. Сборник двадцатый» онлайн - страница 349

Понимание зверей (как позднее — чисел) как разных проявлений когда-то единой силы выражено в поэме Хлебникова «Зверинец»:

Где мы начинаем думать, что веры — затихающие струи волн, разбег которых — виды, И что на свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть бога.

Посылая вскоре после написания в июне 1909 года первый набросок этой поэмы Вячеславу И. Иванову, Хлебников так пояснял эту мысль: «Я был в Зоологическом саду, и мне странно бросилась в глаза какая-то связь верблюда с буддизмом, а тигра с Исламом. После короткого размышления я пришел к формуле, что виды — дети вер и что веры — младенческие виды. Один и тот же камень разбил на две струи человечество, дав буддизм и Ислам, и непрерывный стержень животного бытия, родив тигра и ладью пустыни.

Я в спокойном лице верблюда читал развернутую буддийскую книгу. На лице тигра какие-то резы гласили закон Магомета. Отсюда недалеко до утверждения: виды потому виды, что звери умели по-разному видеть божество (лик). Волнующие нас веры суть лишь более бледный отпечаток древле действующих сил, создавших некогда виды».

В том же письме приводится текст первого варианта «Зверинца», в котором есть несколько еще неуклюжая строка:

Где я ищу размер, где звери и люди были бы стопы.

Из этого видно, что поиск стихотворной формы-меры был первым шагом к осознанию зверей как чисел.

Прислушаемся к хлебниковской характеристике «великого числяра» — «каждый зверь был для него особое число». Эту фразу можно истолковать и так, что для него и каждое число — особый зверь. Такое толкование подкрепляется начальными строками приведенного стихотворения «Числа»:

Я всматриваюсь в вас, о числа, И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах…

Изучение вычислений и математических записей Хлебникова приводит к выводу, что он обладал большой памятью на числа и помнил свойства многих чисел, включая и очень большие. Так, он мог быстро представить любое число из тех, которыми ему приходилось оперировать не только при исторических, но и при астрономических вычислениях (например, 60 181, 30 688 и т. д.), в виде суммы степеней 2 и 3 (этой работой он был занят в особенности в последние годы жизни). Бродячий характер жизни Хлебникова и все, что известно о немногих книгах и бумагах, которые могли быть с ним в его скитаниях, делают невозможным предположение, что он при этом мог пользоваться какими-нибудь таблицами (кроме тех, которые он сам быстро составлял) или справочниками. По-видимому, по умению обращаться с числами и знанию их свойств Хлебников был близок к своему современнику — великому индийскому математику Рамануджану. В отличие от Хлебникова Рамануджан почти не имел математического образования: до переезда в Англию из Индии он прочитал только одно руководство по математике. Но он знал очень много о разных числах. С каждым числом он был знаком как с приятелем, знал его повадки. Как-то, когда в Лондоне, где Рамануджан тяжело заболел, математик Харди, с ним работавший, приехал его навестить в больницу и сказал, что номер такси, на котором Харди ехал, был неинтересным: 1729 = 7 · 13 · 19, Рамануджан тут же возразил ему, сказав: «Нет, Харди, нет, Харди. Это очень интересное число. Это — наименьшее число, которое можно двумя разными способами представить в виде суммы кубов: 9³ + 10³ = 1³ + 12³ = 1729». Это — именно те интересы и способности, которыми обладал и Хлебников. Любопытно, что у Рамануджана была и прекрасная память на языковые формы. Он изумлял своих знакомых индусов прекрасным знанием корней санскрита. Этот древний язык Индии, использовавшийся на протяжении двух с половиной тысяч лет в литературе и в общении высшей касты брахманов, никак не был родным языком Рамануджана. Поэтому его познания в санскрите можно сравнивать с тем, как Хлебников выучил древние славянские корни в те студенческие годы, когда он увлекался мыслью о создании общего славянского языка.