Читать «Атланты. Моя кругосветная жизнь» онлайн - страница 19

Недели первые блокады,Бои за Гатчину и Мгу,Горят Бадаевские складыНа низком невском берегу.Мука сгорает, над райономДым поднимается высок,Красивым пламенем зеленымПылает сахарный песок.Вскипая, вспыхивает масло,Фонтан выбрасывая вверх.Три дня над городом не гаснулПечальный этот фейерверк.И мы догадывались смутно,Горячим воздухом дыша,Что в том огне ежеминутноСгорает чья-нибудь душа.И понимали обреченно,Вдыхая сладкий аромат,Что вслед за дымом этим чернымИ наши души улетят.А в город падали снаряды,Садилось солнце за залив,И дом сгоревший рухнул рядом,Бульвар напротив завалив.Мне позабыть бы это надо,Да вот, представьте, не могу —Горят Бадаевские складыНа опаленном берегу.

Осень 1941 года тоже была сухой и погожей. Бомбежки становились все чаще, к ним добавился артиллерийский обстрел. Пайки урезались каждую неделю. К зиме вырубили все деревья на бульваре. Исчезли с улиц и дворов голуби, кошки и собаки. Располагавшийся неподалеку от нашего дома Андреевский рынок из праздничной выставки пищевого изобилия превратился в мрачную пустыню. По городу распространились упорные слухи, что детей воруют, убивают и продают потом на рынках в качестве телятины. Поэтому мать категорически запретила мне выходить на улицу. Отца отправили в Омск, куда была эвакуирована Картографическая фабрика для срочного выпуска военно-морских карт, и мы с матерью остались вдвоем. Началась бесконечная, черная и голодная блокадная зима.

Ветер злей и небо нижеНа границе двух эпох.Вся и доблесть в том, что выжил,Что от голода не сдох.Что не лег с другими рядомВ штабеля замерзших тел,Что осколок от снарядаМимо уха просвистел.Мой военный опыт жалокВ зиму сумрачную ту.Не гасил я зажигалок,Не стоял я на посту.Вспоминается нередкоЧерно-белое кино,Где смотрю я, семилетка,В затемненное окно.Гром разрывов ближе, ближе,До убежищ далеко.Вся и доблесть в том, что выжил, —Выжить было нелегко.

Дом наш загорелся в январе 41-го года не от бомбы и не от снаряда. В квартире выше этажом умерла соседка и оставила непогашенной буржуйку, а гасить понемногу разгоравшийся пожар было нечем – воду тогда приходилось таскать из проруби на Неве. В апреле 42-го, через ладожскую Дорогу жизни, нас отправили в эвакуацию в Омск, где уже работал отец. Машины шли ночью, с погашенными фарами, чтобы, не дай бог, не заметили немцы. Многие из них гибли, проваливаясь под весенний лед. На восточном берегу Ладоги нас пересадили в товарные вагоны.