Читать «Атланты. Моя кругосветная жизнь» онлайн - страница 18

Ленинградские дети рисуют войну

День над городом шпиль натянул, как струну,Облака – как гитарная дека.Ленинградские дети рисуют войнуНа исходе двадцатого века.Им не надо бояться бомбежки ночной,Сухари экономить не надо.Их в эпохе иной обойдет сторонойПозабытое слово «блокада».Мир вокруг изменился, куда ни взгляну.За окошком гремит дискотека.Ленинградские дети рисуют войнуНа исходе двадцатого века.Завершились подсчеты взаимных потерь,Поизнетилось время былое.И противники бывшие стали теперьЛенинградской горючей землею.Снова жизни людские стоят на кону,И не вычислить завтрашних судеб.Ленинградские дети рисуют войну,И немецкие дети рисуют.Я хочу, чтоб глаза им, отныне и впредьНе слепила военная вьюга,Чтобы вместе им жить, чтобы вместе им петь,Никогда не стреляя друг в друга.В камуфляже зеленом, у хмеля в плену,Тянет руку к машине калека.Ленинградские дети рисуют войнуНа исходе двадцатого века.И соседствуют мирно на белом листеНад весенней травою короткойИ немецкая каска на черном кресте,И звезда под пробитой пилоткой.

Для меня война началась не 22 июня, а 1 мая 1941 года, на первомайской демонстрации, на которые я любил ходить вместе с отцом. Колонна Картографической фабрики ВМФ, двигавшаяся по улице Герцена, которой сейчас вернули прежнее, дореволюционное, название Большая Морская, через Исаакиевскую площадь, ненадолго остановилась у здания немецкого консульства, на котором развевался огромный красный флаг с белым кругом и черной свастикой посередине. Тогда мы еще дружили с Третьим Рейхом. Уже потом, в черную зиму блокады и в сибирской эвакуации, мне как страшный сон, как кошмар виделся этот гитлеровский флаг, развевающийся над моим родным Ленинградом.

Полыхает кремлевское золото.Дует с Волги степной суховей.Вячеслав наш Михайлович МолотовПринимает берлинских друзей.Карта мира верстается наново,Челядь пышный готовит банкет.Риббентроп преподносит УлановойБелых роз необъятный букет.И не знает закройщик из Люблина,Что сукна не кроить ему впредь,Что семья его будет загублена,Что в печи ему завтра гореть.И не знают студенты из ТаллинаИ литовский седой садовод,Что сгниют они волею СталинаПосреди туруханских болот.Пакт подписан о ненападении —Можно вина в бокалы разлить.Вся Европа сегодня поделена —Завтра Азию будем делить!Смотрят гости на Кобу с опаскою.За стеною ликует народ.Вождь великий сухое шампанскоеЗа немецкого фюрера пьет.

Я отчетливо помню ясный июньский день, когда отец приехал из города на дачу и сказал, что началась война. В это трудно было поверить – вокруг стояла невозмутимая летняя тишина, и казалось, что ничего не изменилось. Однако изменилось многое. Почти сразу после начала войны, в июле 41-го, моя мать вместе с начальными классами своей школы выехала, забрав меня с собой, в деревню, под Валдай. В соответствии с планом эвакуации, составленным еще перед Финской войной в 39-м году, туда отправили несколько десятков тысяч ленинградских детей. Как вскоре выяснилось, вывезли нас практически навстречу немцам… Уже в первый месяц войны Вермахт вплотную подошел к Валдаю, в то время как Ленинград еще был относительным тылом. Вспоминаю, как громыхали на западе орудийные залпы, горело небо, через деревню тянулись обозы с беженцами и медсанбаты. Линия фронта стремительно приближалась. Многие родители кинулись из Ленинграда за своими детьми, чтобы забрать их обратно. В августе одним из последних эшелонов нас с матерью вывезли в Питер. Помню бомбежку на станции Малая Вишера, когда мы прятались под вагонами, а вокруг все было красиво освещено яркими осветительными ракетами. (В 2010 году в Нью-Йорке я неожиданно встретил женщину примерно моего возраста, с которой, как оказалось, мы тогда ехали в одном вагоне.) Так с горем пополам в конце августа мы добрались до Ленинграда, а 8 сентября немцы взяли Шлиссельбург, и замкнулось кольцо блокады.