Читать «Кровавый разлив» онлайн - страница 47

Но можетъ быть поздно? Но можетъ быть смерть?

И нужно предстать предъ Господомъ?

Со страннымъ спокойствіемъ ставитъ еврейская мать свое дитя на столъ, обмываетъ ему лицо, расчесываеть неторопливо свѣтлые волосы, надѣваетъ на него чистую рубашку, и тихимъ, ровнымъ голосомъ читаетъ ему предсмертную молитву. «Скажи, мой первенецъ, предсмертную молитву». И дитя съ расчесанаыми свѣтлыми волосами повторяетъ за матерью предсмертную молитву.

2.

Въ этотъ день Пасхаловъ съ утра сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ и даже къ чаю не вышелъ въ столовую. Онъ весь поглощенъ былъ странными мыслями объ искупленіи. Какое будетъ оно, въ чемъ именно должно оно заключаться, это искупленіе, — онъ не зналъ. Но чудился выходъ, доброе разрѣшеніе. «Грѣхъ народа своего понесешь ты»… Блѣдное лицо становилось спокойнымъ и негрустнымъ, — только очень серьезнымъ было оно, очень задумчивымъ. Куда-то кверху обращались глаза, къ небу, къ его тайнымъ глубинамъ, къ лучезарвому молчанію его… Сердце билось ровно и тихо, исчезалъ страхъ, замирала тоска. Одѣтыя солнцемъ, вѣжно сіяли свѣтлыя стѣны церкви, синій куполъ ея сливался съ синей безгрѣшностью неба, а золотой крестъ наверху струилъ въ своихъ бѣлыхъ лучахъ и ласку, и миръ, и увѣренность… «Грѣхъ народа твоего понесешь ты»…

Онъ думалъ о томъ, что дѣлается въ городѣ, объ Абрамѣ и его семьѣ, и ему было страшно, что ихъ убьютъ. Онъ думалъ: не нужно, чтобы ихъ не убили, это будетъ нехорошо, если ихъ не убьютъ. Во всей безмѣрности ужаса пусть свершится грѣхъ, — и полнѣе будеть искупленіе.

Все наверхъ смотрѣлъ онъ, на небо, на бѣлѣвшій въ немъ лучистый крестъ, — и лучиться начинало изможденное лицо его, и его глаза. Чистый пламень молитвеннаго умиленія вспыхивалъ въ нихъ, и радостную благодарность Богу тихо шептали уста.

Но потомъ опять налетали черныя тѣви и ложились на лобъ. Опять выраженіе страданія являлось, и онъ тяжко вздыхалъ. Мысли простыя, жесткія, какъ правда, и свѣтлыя, какъ правда, становились передъ нимъ, и отъ нихъ укрыться ужъ нельзя было. Весь этотъ нелѣпый и дикій вздоръ о какомъ-то искупленіи навѣянъ старой поповской закваской. Отецъ священникъ, и дѣдъ священникъ, и съ дѣтства видѣли глаза, такъ близко, все эти же церковныя стѣны. Наталья права: онъ слишкомъ близокъ къ церковнымъ стѣнамъ. Несмѣлый духъ его, лишенный силъ, бродилъ межъ нихъ, все межъ нихъ, и, уходя, уйти не могъ, и, освобождаясь, не могъ освободиться… Теперь, въ червый день нестерпимыхъ страданій, онъ рабски припадалъ къ старой лжи, и отъ нея ждетъ избавленія. Зловредный сумракъ брошеннаго храма вотъ снова стелется въ малой и слабой душѣ, и ее покоряетъ. Съ приподнятаго креста упалъ обманный лучъ, и гниль холоднаго мрака убралъ пагубной фальшью смиренія и мертвящими брызгами елея… Какую ненависть, какое безмѣрное презрѣніе, какой страстный гнѣвъ должны вызвать въ Натальѣ всѣ эти изувѣрскія мысли объ искупленіи!.. И никогда, никогда не осмѣлился бы онъ высказать ихъ ей, и ему самому они глубоко противны и ненавистны.