Читать «Последняя банда: Сталинский МУР против «черных котов» Красной Горки» онлайн - страница 59

От Болотова страну освободили на двадцать пять лет.

Суд был закрытым. Подсудимые впервые увидели и услышали людей, в чью жизнь они вторглись так дерзко и жестоко. Кассирша кунцевского магазина стала седой и вздрагивала при малейшем стуке. Болотов оставил инвалидом другую, от выстрела в плечо она не могла двигать рукой. Давая показания, напуганная женщина плакала.

Митин признался, что совершил страшные, тяжелые преступления, но избегал слов раскаяния. Единственное обвинение, против которого он выступил, — обвинение в терроре против советской власти. Этого следовало ожидать. Как с иронией пел Высоцкий: «Как людям мне в глаза смотреть с такой формулировкой?!»

Сознавая, что для него самого дело упирается в стенку, Митин сообразил, что скоро, то есть после, возьмутся за его семью, конфискуют дом в Губайлово. Выход был один — доказать, что дом не был дан заводом, не был построен на его, Митина, деньги, а перевезен из лесничества. Он упрямо показывал на суде, что не имел к дому никакого отношения, никогда не помогал отцу в строительстве и так далее..

Митин все открыто признавал, но не поддавался на попытки вызвать его на покаянный разговор. Что такое раскаяние? Можно ли верить осужденному, который раскаялся только потому, что его поймали? Митин не раскаивался, он просил простить. На суде один Аверченков говорил о раскаянии и о глубоком падении, которое он осознал после семи месяцев тюрьмы.

Николаенко отказался от адвоката, но не от последнего слова. Сказав, что не рассчитывает на снисхождение — «что заслужил, то и получай», он не без горечи выложил в заключительном слове историю своей жизни. Он не пытался смягчить тяжесть содеянного, не оправдывался, не объяснял. Просто выговорился обо всем, что его сломало и привело на преступный путь — его злоключения после кратковременной судимости, бюрократическая машина, которая задавила его попытки честно работать и выправиться после злополучной выходки, заклеймившей его сроком.

— Я родился в советской стране, воспитывался в советской школе, работал на советском военном заводе… Но мне не везло в жизни. Мое первое обвинение было сфабриковано. А когда я вернулся через два года, чиновники требовали большие взятки, чтобы прописать меня, они и есть настоящие преступники. Я вошел в банду, чтобы достать деньги для прописки в Красногорске, где я хотел жить среди родных и близких.

Его долго несло в подобном духе, но попал он в точку — из последнего слова он сделал обвинительную речь, хотя без всякой для себя выгоды. У него была голова на плечах, и о своей жизни он задумывался. При всей тяжести дела и Николаенко, и Митин нашли силу — или смогли через силу — взять ответственность за совершенные преступления. Но напоследок они все-таки хлопнули дверью: Митин назвал друзьями и собутыльниками половину красногорской милиции, Николаенко назвал бандитами и взяточниками половину красногорских чиновников.

Николаенко снова закрыли в лагере, и теперь надолго. На двадцать пять лет.