Читать «2012. Год Апокалипсиса» онлайн - страница 112

«Природа всех вещей, которая нас породила, внушила и привила нам в те самые минуты, когда мы родились, любовь и привязанность по отношению к самим себе до такой степени, что для нас практически нет ничего столь дорогого и важного, как мы сами, и она, природа, решила, что это есть основание сохранения непрерывности человеческого рода, когда каждый из нас с момента появления на свет изначально приобретает чувства и привязанности, которые древними философами были названы «первейшие свойства по природе», что означает радоваться тому, что хорошо для собственного тела, и избегать всяческих неудобств. Затем, по мере взросления, из своих собственных начал возникает разум, а вместе с ним и расчет при принятии решений, и рассмотрение истинной честности и полезности; более тонкое и основательное различение благ и противоположности им. Так и достоинство добродетели появилось прежде всего прочего и отделилось от понятия прекрасного, а какое-либо внешнее препятствие, которое могло бы помешать обладать им, заслужило презрение; ведь было решено, что нет иного истинного непосредственного блага, кроме достоинства, и нет никакого иного зла, кроме позора. Все прочее, находящееся посередине между этими крайностями, как принято считать, не является ни достойным, ни позорным, ни хорошим, ни дурным. Однако среди этих нейтральных категорий были выделены и отделены друг от друга предпочитаемые и не предпочитаемые, которые сами стоики называют внешние блага. Вот почему наслаждение и боль – в том смысле, насколько это простирается до тех пределов, в которых жизнь можно считать блаженной и счастливой, – остаются в области срединной между ними, и про них принято думать, что они не относятся ни к категории доброго, ни к категории дурного. Однако в силу того, что своими первыми чувствами – болью и наслаждением – только что родившийся человек был наполнен до правоспособного и разумного возраста, а также благодаря тому, что он по природе своей склонен к наслаждению, а от боли, как от злейшего врага, бежит и прячется, разум, возникший позже, едва ли может вырвать с корнем эти изначально и глубоко внедрившиеся привязанности. Однако же разум постоянно с ними сражается и, если они усиливаются, угнетает их, подавляет и заставляет себе подчиняться и повиноваться. Итак, вы видели философа, опирающегося на решение своего разума тогда, когда он боролся с силой болезни и приступами боли, ни в чем не уступающего, ничем не обнаруживающего свое состояние, как обыкновенно поступают многие страждущие, которые громко сетуют и жалуются и называют себя бедными и несчастными. Он же издавал только сильные вздохи – знаки и проявление того, что он не побежден и не угнетен болью, а стремится ее побороть и одолеть.