Читать «Простодушное чтение» онлайн - страница 159

Сергей Павлович Костырко

…Драматизм ситуации Саньки – в противоречии между чистым порывом, реальной болью и практикой их преодоления человеком, отдавшим себя партии. Драматизм этот для Саньки органичен – изначальное и искреннее недоверие к миру попадает на очень даже благоприятную для этого почву – на почву политики.

...

«Я готов жить при любой власти, если эта власть обеспечивает сохранность территории и воспроизведение населения» —

Саше действительно свойственна парадоксальная в данном случае гипертрофия «государственного мышления». Может ли и если да, то каким образом, включение в состав России Узбекистана, скажем, или той же Латвии восстановить у него и его друзей чувство собственного достоинства, которое он ценит выше всего, – такого вопроса у него не возникает. Саша не сомневается, что падение рождаемости в стране – это вина правительства. Запальчивость, с которой это выкрикивается, исключает возможность трезвого разбора взаимосвязи разных правительств (ну, скажем, с одной стороны, Голландии, где политики сдувают пылинки со своих сограждан, а нация при этом вымирает, и Нигерии – с другой) и уровня рождаемости в той или иной стране. Или проблема «почвы», отсутствие которой так остро ощущает герой, тоже ставится в вину правительству. То есть в сознании Саши живет почти мистический образ правительства, которое может всё и вся. Это естественно для героя, который, по сути, не верит в созидательные начала самой жизни, не управляемой сверху мудрым руководителем. Саша искренне полагает, что «либерализм», то есть присутствие в жизни граждан реальной свободы, для России «хуже чумы». Либеральная идея на российской почве превращается в «стяжательство и ростовщичество». Похоже, русские не способны быть свободными. И потому —

...

«Меня не волнует ваша свобода, меня волнует моя родина, ее почва, ее дети, ее рабочие, ее старики».

Саша и его соратники уверены, что на самом-то деле по ментальности своей русский народ «красно-коричневый». Мы готовы к большей крови, считает он, и если история российская завела этот круг – «заморозка жизни – разморозка – кровавая буча и ужас – снова заморозка», значит, так и надо. И они, как сыны России, должны просто следовать ее законам.

...

«Мы режем друг друга, потому что одни в России понимают правду так, а вторые – иначе. Это и резня, и постижение», —