Читать «Бета-самец» онлайн - страница 127
Денис Гуцко
— Я цену пока не выяснил.
— Я и цену тебе выясню.
Сема смотрел влюбленным взглядом.
— Ты ж смотри… Я не могу друга подвести. Буду цену проверять.
— Проверишь, само собой. А если что, так мы со свояком в долгу перед тобой не останемся, — сказал Сёма и подмигнул многозначительно.
Топилин многообещающе промолчал.
Рассмешил его Семён.
Такие же простофили попадались Топилину в его любореченской жизни среди муниципальной мелочовки, субподрядчиков, начальничков по хозяйственной части. Вскочить бы сейчас да рявкнуть: «Вы что же, мне взятку предлагаете?!» Уделается от удивления. А потому что не понимают, малохольные: в благородном коммерческом откате ничуть не меньше результата важно ощущение избранности. Важен стиль. Он срабатывает как система «свой — чужой». Не упрашивай женщин, не выгляди похабно, предлагая откат.
Сёма придвинул судок с пирожками поближе к горящей конфорке — чтобы не остывали и заглянул в чашку Топилина: не пора ли подлить дорогому гостю.
«Нет, с этим тошнотиком нужно кончать».
Сам собою вспомнился Шанин. Чокнутый капиталист, городской сумасшедший от бомонда. Вот таким же гладкокожим, которые не пропадут, — вываливал он, заталкивал в уши свои признания тюремного петуха. Чтобы не лыбились уж слишком благостно.
Топилин проследил за тем, как Сёма сложил вчетверо льняную салфетку, накрыл ею крышку заварного чайника, — и уселся поудобней.
Придется немного подправить, адаптировать к современности…
— Откинулся гол как сокол, — вздохнул Топилин и отхлебнул чаю. — Ни одежды, ничего. Жить негде… Я ж один, без семьи.
Он неторопливо выбрал самый румяный пирожок, понюхал, откусил половину.
— Хорошо вот так, домашнего пожевать после казенных харчей.
Сёма покивал сочувственно.
— А-а-а, ты из тюрьмы? То-то я смотрю, в чужой одежке. А за что сидел, если не секрет?
Топилин скорбно задрал брови.
— Валюта. Банкоматы в городе потрусили. Так, несильно.
— Вон что. И много дали?
— Пять лет общего режима. А взял-то сущую мелочь.
— Ого. Пять лет.
Помолчали, прихлебывая.
— Так что, поможешь с покупкой? — потащил его Сёма назад, к животрепещущему.
Топилин невольно поморщился. Сделал вид, что не расслышал.
— Когда меня в первый раз на зоне изнасиловали, — сказал он, глядя Сёме в глаза, — я вешаться пошел.
Полюбовавшись разинутым Сёминым ртом и зардевшимися щеками, продолжил:
— Ремешок у меня был. Узкий такой, брезентовый. Место нужно было присмотреть. Не везде же и повесишься.
Смотрел на Сёму так, как смотрел на своих слушателей Шанин, тихо и неторопливо рассказывая свою историю — с насмешкой: «Что такое, лапочка? Не ожидал услышать такое? А ты послушай».
— Вышел за бараки, иду. Слева бараки, справа стенка, цеха. Вышка сзади. Иду, в горле ком. Ни за что, по беспределу козлы опустили. Начальник им приказал. Ну и вот… Пошел, значит, вешаться. Возле медпункта надзиратель стоит, звонит кому-то. Переглянулся с ним. Он отвернулся. Думаю: последний человек, которого я в жизни своей увижу. А небо синее. Воздух медовый. Решил: за предпоследний барак зайду, там — к водосточной трубе, и до свиданья… Дошел. Труба. Что, говорю себе, давай. Как теперь жить? И все такое. Отомстить не сможешь. Это ж не кино, и ты не Ван Дамм. Будешь теперь петушком. Пять лет впереди… Стою так, смотрю на трубу… ржавая такая… И голос внутри: не торопись, отобьешься в следующий раз… опаской резанешь, отобьешься. Я ему: заткнись. А он опять: да не парься, вот увидишь, отобьешься, покури пока. И сигарета, как назло, последняя в пачке. Как издевка. Сигарета, говорю ему, последняя, это знак. А он мне: какой, на хрен, знак, у тебя в другом кармане еще пачка. Уговорил. Не повесился я.