Читать «Катерина Шпиллер» онлайн - страница 100

А, может, про ступни она зря так написала? Всё-таки у Таськи на самом деле всю жизнь очень больные ноги: ещё в детстве врачи сказали родителям, что ногами девочки надо заниматься всерьёз, иначе ей будет трудно ходить впоследствии. Но на это требовалось столько усилий и времени! Не было у них этого времени. Да и, помилуйте, с плоскостопием живёт половина человечества, что тут может быть такого серьёзного? Правда, врачи сказали, что у Таськи какая-то жуткая степень и всё очень проблематично… Но Антония тогда решила для себя и убедила Масика, что ничего страшного, балериной ей не быть, а для занятий за фортепиано здоровые ноги необязательны. Годов с тринадцати Тася стала жаловаться на сильнейшие боли в ногах, хромала и даже плакала. Но Антония строго прервала это давление на жалость: она показала дочери свои ступни с огромными косточками и скрюченными пальцами и заявила:

— Видишь? И ничего, живу. Хожу по магазинам, таскаю сумки… Не жалуюсь. Так что, кончай скулить, — Антония не стала уточнять, что плоскостопия у неё никогда не было.

И Тася заткнулась и больше эту тему не поднимала. Правда, к тридцати годам ей понадобилась операция — ходить уже было совсем невозможно. Стало лучше. Но хирург сказал, что нужно быть кретином, чтобы довести до такого состояния ноги. Таська тогда дико горевала и всё время повторяла:

— Я же старалась покупать только правильную обувь, не нагружала ноги зря, что ещё я должна была сделать?

— А в детстве? — спросил врач.

Антония, которая присутствовала при этом разговоре отмолчалась. Она дала деньги на операцию и посчитала, что расплатилась за Таськины ноги, совесть её была чиста и спокойна.

Так вот — может, про ноги-то зря коты рассуждают? Но ведь такое красивое сравнение со змеёй, такой вкусный образ получился. Пусть останется, как есть.

«Их дочь писала в дневнике: „Придет время и я плюну, схарчу на весь этот дом, на людей и на животных“. Я уже летела и не могла разорвать ее дневник и расцарапать ей лицо, но чуть-чуть у меня получилось — хвостом по носу. Она дернулась и записала одно слово: „Ненавижу!“»

Это размышляет кошка Муська. Всё, конечно, выдумано — от первого до последнего слова. Антония вздохнула. Как жаль, что это не правда. Муська умерла от горя, когда взрослая Тася уехала в другую квартиру. Это Антония помнила хорошо. А насчёт дневника… Никогда Тася никаких дневников не вела, по крайней мере, Антонии про это ничего не известно. И в тот единственный раз, когда она застала рыдающую дочь за письменным столом, что-то корябающую дрожащей рукой на листе бумаги, случилось вот что.

Таське было четырнадцать лет. Однажды вечером Антония услышала всхлипывания и подвывания из комнаты дочери. Сунулась к ней: та сидела, ссутулившаяся, трясущаяся, и что-то писала.

— В чём дело? Что случилось? — строго спросила мать.

— Н-н-ничего… — всхлипнула Таська.

— Ты дуру-то из меня не делай, я же вижу, — и она быстрым шагом подошла к дочери и выхватила из её рук бумажку. «Я не могу так больше жить, лучше я умру…» — кривым и дёрганым почерком было написано на листе.