В ночь после смерти дымился в свечах Эдиссон.Звезды летели над яблочным садом в Тамбове.Над горизонтом широкий полуночный сонШел наклоняясь, как ангел, сраженный любовью.Ангел мой! Ты ли вдруг в поезд, мерцая, входилНа остановке в последнем рабочем квартале.В радио пел. И в кино с полотна говорил.В аэроплане летел — и крылья на солнце пылали…О, пропылай надо мной еще тысячу пышных веков!Веет бессмертьем торжественный веер заката.Видишь, как жизнь отягчает твой бедный улов,О, рыболов мой! Ужель и за это — расплата?Чем ты заплатишь, откуда возьмешь свой обол?— В сети антенн бьет прибой вневременного гуда.Вихри хрипят. А в конторах, подпрыгнув на стол,Бегут, рассыпаясь, сухие персты Ундервуда.Эти ль персты, разыграв — как концерт — бюллетень,Вдруг запоют, зарыдают, что жизнь все короче,В горло, как в скрипку, вонзясь за утраченный деньПеред лицом неожиданно глянувшей ночи.Может быть, ночью и я, на разливе взволнованных лет,Трепеща как святой и прощая земные обиды.Ринусь в темный простор по шумящей дороге кометОт последней горы потонувшей в морях Атлантиды…
«Скит». I. 1933
НЕУЗНАННЫЙ ГОЛОС
Непонятен, дик и непорочен.Словно флагом огненным обвит,Над густым амфитеатром ночиБродит голос праведной любви.Он проснулся, ничего не помня,В первый раз увидев ночь — и светНа полу огромных черных комнат,Серебром упавший на паркет.Встал и вышел. Мир был пуст и ясен.И, раскинув крылья над кино,Он запел, бессмыслен и прекрасен,И стучался лапами в окно.…И всю ночь он плыл. Не умолкая,И об стены бился, как слепой.Голубей разбуженная стаяКрыльями плескалась над толпой.И всю ночь сквозь грохот ресторанаЖизнь он звал, он звал любовь мою.И, охрипнув к утру, у фонтанаЖадно пил холодную струю.Дикий и взъерошенный, как заяц.На заре он вымок и продрог.Так ушел, домов едва касаясь.И никто его узнать не смог.
