Читать «Такая долгая полярная ночь.» онлайн - страница 118

На бремсберге сорвалась вагонетка и переломала ноги одному из каторжников. Открытый осколочный перелом обеих голеней. Привели под конвоем из каторжной тюрьмы Семенова. Сейчас врачей уже не водят автоматчики с собаками. Семенов осмотрел поломанные ноги каторжника. «Ампутация?» — спросил я. И тут Семенов удивил меня: «Лечить будет консервативно», — ответил он. Я был потрясен, но, уважая этого прекрасного хирурга, промолчал. И начались дни и ночи мучений этого с переломанными ногами. Я добросовестно делал перевязки в отрытых между шин окнах. Но начавшаяся газовая гангрена делала свое дело. Больной невыносимо страдал. Наконец, Семенов (я на инструменте за операционную сестру и ассистирую) ампутирует одну ногу в верхней трети голени. Через несколько дней — другую также. Гангрена ползет выше. Еще через несколько дней — ампутация обеих ног в верхней трети бедра. Швы на кожу не наложены, обеспечен отток. Я в маске, так как запах при газовой гангрене и даже после такой ампутации весьма неприятный, делаю перевязки каждый день. И все же мне удалось понять поведение Петра Яковлевича Семенова. Наш пациент с жалкими обрубками вместо ног до осуждения на каторжные работы, которые, к слову сказать, ничем не отличались от работ обыкновенных заключенных у нас на Чукотке, был обыкновенным советским колхозником. Их колхоз был на оккупированной фашистами территории. Естественно, фашисты колхоз разогнали, колхозникам, готовым сотрудничать с оккупантами, «подарили» колхозных лошадей. И этот крестьянин на подаренной фашистами лошади за немецкие марки вывозил в ближайший овраг на расстрел председателя колхоза, учительницу, которая учила его детей, фельдшерицу, которая лечила его семью. За все эти деяния он получил каторжные работы. Вероятно, Семенов был потрясен гнусностью и подлостью поведения этого человека на оккупированной немцами территории и не считал каторжный срок полной мерой наказания. Думаю, что русский врач Семенов наказывал подлеца физическими муками, не спеша ампутировать ему ноги. Но это лишь мое мнение, моя догадка, не более. Такое раздробление костей обеих голеней, когда осколки выходили из размозженных тканей тела наружу, дает основание на немедленную ампутацию, не дожидаясь газовой гангрены.

Однажды я, как обычно, делал перевязку обеих культей бедра этому человеку. Лицо мое было закрыто марлевой маской, на руках резиновые перчатки. И вдруг этот безногий громко воскликнул: «Боже, за что мне такие муки?» Моя обычная нервная выдержка не могла спокойно отнестись к его словам. И я не выдержал. Каким-то звенящим голосом так, что остальные лежащие на койках больные каторжники спрятали свои головы под одеялами, я с дрожащими от волнения интонациями загремел: «И ты смеешь призывать имя Бога, ты спрашиваешь Бога, за что страдаешь? Ты вспомни тех, кто делал добро тебе и твоей семье, тех, кого ты за фашистские деньги отвозил на расстрел. Нет тебе здесь прощенья, и я верю, что Бог его тебе не даст!»