Читать ««Всех убиенных помяни, Россия...»» онлайн - страница 4

То, что он вынес, в обычные человеческие представления об условиях выживания не укладывается. Но этот страшный опыт с невероятной силой отозвался в его потрясающих стихах и прозе. Савин торопился, писал во все, какие возможно, русские газеты и журналы. Писал, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что произошло со страной и с близкими, которых он так любил:

Ты кровь их соберешь по капле, мама, И, зарыдав у Богоматери в ногах, Расскажешь, как зияла эта яма, Сынами вырытая в проклятых песках…

Так писал Иван Савин о своих расстрелянных братьях, о воображаемой встрече, то ли во сне, то ли на небе, с погибшим братом Борисом:

Не надо. В ночь ушла семья. Ты в дом войдешь, никем не встреченный, Не бойся, милый, это я Целую лоб твой искалеченный.

И так же звенели рассказы и заметки, его произведения, которые производили такое впечатление на современников и на русских эмигрантов, которых, казалось, уже ничем поразить было нельзя:

«Я упал на калмыка, из носу пошла кровь. «Смотри, братва, — слюни пустил! Понравилось!» Микитка звезданул еще. Удар пришелся по голове. Я сполз с дрожащего калмыка в грязь, судорожно стиснув зубы. Нельзя было кричать. Крик унизил бы мою боль и ту сокровенную правду, которой билось мое сердце».

Как он сумел спастись, можно объяснить только чудом. Юрий Терапиано, знаменитый критик и поэт русского Парижа, правда, лично Савина не знавший, писал, что жизнь ему спасла сестра милосердия, сжегшая уланку молодого вольноопределяющегося.

Как он умудрился ускользнуть и как сумел, используя финское происхождение отца, вырваться — об этом не осталось прямых свидетельств. Они разбросаны по его многочисленным рассказам и воспоминаниям. Судя по всему, какое-то время в Петрограде Савину пришлось поработать в советском учреждении. Вот что он писал в одной из своих заметок: «Дома, в высокой комнате по Литейному, тоже пустынно: керосиновая бутылка на подоконнике, стол из ящиков, двуногий диван темного, изорванного шелка в стиле Людовика I. Прости, король-солнце! И вездесущая буржуйка всегда дымит. Вот и все. Но после подвалов ЧК — замком сказочной принцессы показалась мне эта комната. Только сегодня я заметил, что не всегда приятно, замерзнув в канцелярии, садиться верхом на кашляющую печь, что двух фунтов прелого хлеба не может хватить на неделю».

В Финляндии, где первые месяцы он провел в санатории, одновременно работая грузчиком, казалось, его ждала тихая, спокойная жизнь. «Я здесь недавно, и мне чуждо. С утра лежу на веранде, заставленной цветами. Их так много — ромашки, левкои, какие-то местные, финские цветы с голубо-сиреневой головкой и длинными листьями, похожими на ощетинившегося кота… Перелистываю журнал на непонятном языке, вслушиваюсь в прыгающий, придушенный говор за дверью, стараюсь понять непонятную, спокойную, не нашу жизнь».