Читать «Золото Монтесумы» онлайн - страница 186

— Эрик!

— Прошу тебя, Лола, не спорь.

Таким образом, мы провели наше последнее утро в Италии, сидя рядышком на полу и взявшись за руки. Мы молчали и очень долго смотрели вверх, на небеса, позолоченные украденным золотом.

Над нами парил центральный купол с фреской, изображающей вознесение Христа. Эта великолепная мозаика эпохи Ренессанса была собрана из маленьких круглых пластинок золота. Восседающий на радуге Христос будто плыл на фоне неба и звезд, окруженный четырьмя ангелами и сиренами. Ниже золотистые ветви деревьев с блестящими листьями создавали еще один ореол сияния, вокруг которого разместились фигуры волхвов и святых покровительниц Девы Марии, будто вовлеченных в это дивное священное кружение, обрамляющее магическую фразу на латыни в стиле «Властелина колец»: «FILIUSISTEDIICCIVESGALLILEI» — «Это сын Божий, Иисус, галилеяне».

Я с болью думала о душевном потрясении, пережитом Эриком за последние дни, как вдруг в собор проникли золотые лучи солнца и тепло скользнули по моему лицу как ощутимое благословение. И все мои страхи за Эрика, опасение оказаться в тюрьме мгновенно испарились. И какое имело значение, что мое временное умиротворение было лишь результатом расстройства сознания из-за стремления принять желаемое за действительное, следствием сильного стресса, следствием попавшей в организм белладонны с ее галлюциногенным действием и оптической иллюзией, порожденной исходящим отовсюду розоватым сиянием золота — бесценного наследия, силой отнятого у ацтеков и у всего мира?

Мне было все равно. Я смотрела на золото, и мой внутренний взор проникал в глубины истории. Вдруг я осознала, что сижу на полу, прислонившись к покрытой мозаикой стене, а лицо мое запрокинуто вверх, к высокому куполу. Я схватила Эрика и потянула к себе. Не знаю, заметил ли он, как я уносилась куда-то в экстазе. Так же, как и я не видела, что с ним творится. Я не могла сказать ему, что мной вновь овладевает то же состояние, которое нахлынуло на меня в пещере Софии, только на этот раз оно было еще более глубоким и ошеломляющим. Снадобье, вызывавшее у ведьм ощущение полета, продолжало действовать в моей крови, и на меня снизошло второе видение — видение моей жизни.

Долго и пристально я смотрела на искрящиеся золотом круги на сводах, и мне показалось, что они пришли в движение, стали вращаться. Это заставило меня вспомнить о фреске Микеланджело «Страшный суд», о золотистом ореоле вокруг фигуры Христа, создающем впечатление вихря, в своем водовороте грозящего поменять местами Ад и Рай, внести хаос в устоявшуюся систему религиозных представлений. И внезапно этот вихрь втянул меня в свою бешено вращающуюся воронку. Я перестала ощущать свое тело и едва успевала следить за стремительно проносящимися в голове образами и картинами. Я думала о золоте, расплавленном Антонио в пылу его надежд на всемогущую алхимию. Думала об ацтеках и о золотых статуях их богов с оскаленными клыками, вместо которых появились все эти позолоченные алтари христианских святых. Я вспомнила потрясенное лицо Эрика, когда я, пребывая на грани жизни и смерти от удушья, вдруг проследила мысленным взором всю его жизнь — от существования в утробе матери до смертного конца. И меня опять охватила глубочайшая любовь к нему. Я думала о полном хаосе в мире. О человеке, спустившемся в темноту подземелья на острове Торчелло. О матери, выбиравшейся из дебрей Центральной Америки с растрепанными сединами, окружающими ее лицо подобно сияющему ореолу богини луны Иштар, о том, что в ее сердце каким-то непостижимым образом уживается любовь к Мануэлю со страстной привязанностью к Томасу. Я думала о своих двух отцах. Думала об изречении «Nomen atque omen», об отчаянной надежде раба на то, что он всегда будет полной противоположностью жестокому Волку, что Лупо есть абсолютный перевертыш Опула; что, поставив под письмом озадачившую нас подпись «il Noioso Lupo Retto», он заставит задуматься читателя письма и догадаться, что за ней скрывается его признание: «Io Sono il Opul Tetro», то есть «Я черный и мрачный Опул». Я думала о том, какой рискованной оказалась игра слов сменившего обличье Глупца, потому что, заняв место Антонио, он, с одной стороны, начал жизнь заново, а с другой — перестал существовать как самостоятельная личность. Разве черный и мрачный Опул не доказал, что унаследовал от своего пленника жестокость и безумие, когда в сиенском сражении с помощью горючей смеси заживо сжигал флорентийцев?! Точно так же, как однажды Марко показал мне свое истинное лицо, искаженное злобой и ненавистью, и такое же зверское выражение в минуту крайней опасности я увидела на лице Эрика.