Читать «Я сам себе дружина!» онлайн - страница 154

На вершине земляного горба в полтора человеческих роста, Пардус поставил свежий, только ободранный от коры деревянный столб. Вытащив нож, принялся вырезать на нём знаки – в девять рядов.

– Что это он там режет? – тихо спросил Мечеслав случившегося рядом Вольгостя.

– Имена их.

Мечеслав посчитал. Значит, каждое имя – ряд знаков? Тогда восемь бы вышло…

– А девятое чьё?

– А девятое княжье, чтоб кто мимо пойдёт, знал, чьих людей прах под могилой.

В Курске вождь руси расстался с печенегами Янала – те повернули на полдень, к степи, уводя добытых на Рясском поле коней и увозя долю добычи, которую им тут же Пардус и выделил. Остаток добычи поделил между дружиной. Мечеславу выпал мордатый хазарский конёк, которого он определил вьючным – к облегчению, надо полагать, Вихря, островерхий шлем с кожаной бармицею – по счастью, без кагановой пятипалой лапы, и дюжина стрел с гранёными клювами. Конька Мечеслав немедленно нарёк Ряско – в память о поле, на котором он заслужил эту долю в добыче.

Оказалось, Курском дорога их не кончается. Одноглазый «дядька» дал дружине сутки отдыха, а назавтра снова в путь. Однако ничего особенно разглядеть за эти сутки в Курске и окрестностях Мечеслав Дружина не успел. У седоусого оказалось очень странное понятие об «отдыхе» – дружинников он безжалостно гонял по крепостному двору, а отроков и временно приписанных к ним Мечеслава с Вольгостем отправил на подмогу отрокам Курским – чистить ров и забивать в него новые колья.

Не так беспечно, оказалось, расположился Курск над берегом Семь-реки. С двух сторон его защищали Семь и Кура, а с третьей стоял насыпанный вал, а под ним – ров. Во рву – по пояс стоялой дождевой воды, а в воде торчали деревянные колья.

Так что половину из проведённого в Курске дня Мечеслав вытёсывал колья, выбирая те породы деревьев, что покрепче к гнили, и обжигал их на костре, а потом лез в мутную воду рва, распугивая лягушек с головастиками, плавунцов, вертячек и прочую водяную живность, выдирал старые колья и втыкал на их место новые. Рядом с ним работал, постоянно лупя себя по щекам, плечам, груди и животу, Вольгость Верещага. Вымазанные в тине ладони щедро пятнали лицо и тело русина.

– Да что ж это?! – наконец взвыл он в голос. – Я ж уже зелёный и весь в пузырях, только заквакать ещё осталось! Ты, Дружина, у себя, может, к болотам и привык, а нам, руси, как-то воду почище подавай…

Мечеслав едва открыл рот ответить, как его опередил голос одноглазого, по обыкновению, незаметно возникшего на краю рва:

– Проточную воду больше любишь, Вольгость? Может, тебя подрядить отсюда старую воду вычерпывать, а новую из реки вёдрами таскать?

Отроки шарахнулись от вжавшего голову в плечи Верещаги, как от заразного. Один Мечеслав остался рядом с другом, хоть и чувствовал себя весьма неуютно.

К общему облегчению, продолжать свою мысль седоусый «дядька» не стал, а, насвистывая и похлопывая по штанам плетью, удалился к перекинутому через ров мосту.

От общего шумного вздоха подёрнувшаяся ряской вода во рву пошла рябью. Сказать что-то посвящённым дружинникам с гривнами на шеях, хоть и определённым на время в отроки, ещё не прошедшие посвящения не решились, но поглядывали на Вольгостя выразительно. Зато одного из отроков средней поры, стоявшего на берегу, сосед постарше, сбив с ног внезапной подножкой и ухватив за затылок, окунул лицом в грязную воду: