Читать «Я сам себе дружина!» онлайн - страница 153

Сходни тут же отняли от бревенчатого бока крады.

Пардус подошёл к костру с пылающим факелом. Метались космы огня, чёрные в золоте капли горящей смолы капали с факела в траву, оставляя обугленные дымящие проплешины. Голова вождя-русина была обнажена, и видно стало, что она обрита наголо, только от темени к левому, украшенному серьгой уху свисает одинокая золотистая прядка. Факел копьём вонзился между брёвен крады, будто между рёбер, вспыхнул хворост, огонь с хрустом и треском взметнулся вверх, загудел, завыл, разрастаясь. Золотые волны ударились в борта ладьи. Собравшиеся на погребенье попятились от ударившего в лицо жара, отступая шаг за шагом, – от жара курчавились, потрескивая, брови и усы.

– Чуешь?! – сквозь рёв пламени крикнул Вольгость Верещага почти в самое ухо вятичу. Как ни странно, он смеялся, хотя огромный костёр бросал отблески на влажные дорожки, пролёгшие через его скулы и щёки. – Ветер!

– Ветер?

– Да! Стрибог послал ветер, Он принял их!

Услышав имя Трёхликого, Мечеслав Дружина прикоснулся к груди – в том месте, где на шнуре под рубахою висела стрела Бога-Воина.

На огненную башню, в которую превратилась крада, трудно было глядеть – будто на солнце. Поэтому Мечеслав Дружина не знал – показалось ли ему, что на какое-то мгновение над охваченными пламенем бортами насада поднялась вторая ладья, сотканная из золотых языков.

Поднялась. Взмыла. Исчезла в ночи…

Погребального пира-стравы Мечеслав толком не запомнил – после первых же двух глотков из ходивших по кругу ковшей с брагою он вдруг понял, как устал. Едва соскочив сегодня с седла, весь остаток дня рубил деревья и складывал из них краду. Еле сумел встать на некрепкие ноги, проковылять несколько шагов до кустов, росших в сторонке, да под ними и заснул, завернувшись в плащ. Сквозь сон слышал, как затянули песню про северского князя Чёрного, убитого хазарами, да про то, как дочь его кинулась с башни горящего города вниз, чтоб не достаться коганым живою…

Проснулся уже на рассвете, от холода. На плохо гнущихся ногах спустился по крутому склону к реке, ополоснулся водою, наспех помолился показавшему краешек над лесом солнцу. Стало полегче. Отогнал комаров, радостно слетевшихся, похоже, со всей Семь-реки и устроивших свой пир, и едва ли не быстрей, чем спускался, взлетел обратно, на обдуваемый ветром берег. Все едино поесть успели здорово. Походя зачерпнул холодного пепла от края одного из малых костров, на которых готовили еду, потер, унимая зуд, покусанные места.

Просыпавшаяся дружина – вернувшаяся из похода и здешние, куряне – скидывала на ещё чадящее пепелище на месте крады землю, выкапывая её тут же, так что выходил ровик-борозда. Мечеслав скинул плащ, рубаху и чугу, оставшись в одних штанах, и тоже взялся помогать. Ещё не помня в лицо и по именам всех из полусотни, воевавших на Рясском поле, отличал их легко – они, в отличие от курян, не оглядывались недоумённо на его плечи и руки, не похожие на селянские, но и не меченные колотыми узорами, по обычаю руси.