Читать «Повседневная жизнь современного Парижа» онлайн - страница 20

Говорят, что представители одной профессии очень часто похожи друг на друга. Может, это и так, но парижские консьержи и консьержки разительно друг от друга отличаются. Вот метет субботним утром тротуар перед подъездом обрюзгшая консьержка с жидким хвостиком засаленных волос на голове, в выцветшей бесформенной майке и застиранных трениках. Неподалеку трудится консьерж профессорского вида — худой, говорящий на безукоризненном французском образованных буржуа. Какая нужда заставила его пойти на такую простую должность? Чуть дальше работает супружеская пара. Она энергичная, властная, больше похожа на хозяйку отеля, а он затерявшийся в тени супруги тихий субъект с незапоминающимся лицом. В следующем доме семья консьержей: муж — бывший полицейский с лицом в красных прожилках и светло-голубыми глазами, с въевшимися солдафонскими замашками и громким голосом, а жена — тише мышки. Всех этих разных людей объединяет человеколюбие. Злыдней среди консьержей нет. Злой человек на такую работу не пойдет, потому что знает, как часто придется приходить людям на помощь. В летнюю жару консьержи приглядывают за одинокими пенсионерами, вызывают в случае надобности врача. Сядет у кого-нибудь из жильцов аккумулятор — консьерж деловито тащит свой. Уезжает кто-то на каникулы — консьержка поливает цветы. Потек кран — консьерж тут как тут с гаечными ключами, все за пять минут исправит. (А позовешь сантехника, тот придет через три дня и счет выставит, как за возведение дамбы.) За небольшую плату они приберут в квартире, посидят вечером с ребенком. Главный праздник консьержей и консьержек — Рождество. Каждый жилец вручает им конвертик, приятно просвечивающий на зимнем солнце голубоватыми, коричневатыми, а иногда и зеленоватыми бумажками (20, 50 или 100 евро). Эту тринадцатую зарплату ангелы-хранители дома ждут с нетерпением, за много недель планируя, на что полезное потратить. Горе забывчивому или пожадничавшему: в глазах консьержки застынет до будущих рождественских праздников выражение такой кроткой печали, что даже самый черствый сухарь почувствует себя неловко.