Читать «Сад Финци-Концини» онлайн - страница 14

А на самом деле, что знал Элиа Коркос? Он тщательно осмотрел неподвижное тело ребенка, произнес мысленно неблагоприятный прогноз и, подняв глаза, пристально посмотрел на замерших родителей: старик-отец, совсем еще молодая мать. Как он мог прочитать в этих двух сердцах? А в будущем разве это кому-нибудь удалось? Эпитафия, посвященная умершему малышу, в склепе на еврейском кладбище (семь строк, довольно слабо вырезанных и зачерненных на простом прямоугольнике белого мрамора) гласила:

Увы,

Гвидо Финци-Контини (1908–1914)

совершенный телом и духом,

твои родители были готовы

любить тебя все больше и больше,

а не оплакивать тебя

Все больше и больше. Сдержанное рыдание — и нее. И боль в сердце, которую не может разделить ни одна живая душа.

Альберто родился в 1915, Миколь — в 1916. Они были почти моими одногодками. Их не отдали в еврейскую начальную школу на улице Виньятальята, в которой Гвидо учился в приготовительном классе и так и не закончил его. Позднее они не стали учиться и в лицее Дж. Б. Гварини, этой кузнице сливок городского общества, как еврейского, так и нет. Они учились дома, и Альберто, и Миколь, а профессор Эрманно прерывал время от времени свои занятия физикой, аграрными науками и историей еврейских общин в Италии, чтобы лично руководить их занятиями. Это были безумные годы, хотя по-своему достаточно благополучные, первые годы фашизма в Эмилии-Романье. Любое дело, любое поведение оценивались — даже теми, кто, как мой отец, охотно цитировал Горация, — с точки зрения патриотизма или пораженчества. Отдать своих детей в государственную школу считалось патриотичным. Не отдать пораженчеством, а значит, и позорным для всех тех, кто их туда не отдал.

Но хотя они и были так изолированы, все же кое-какие отношения с внешним миром, с нами, ребятами, которые учились в школе, Альберто и Миколь Финци-Контини всегда поддерживали.

Посредниками были два преподавателя лицея Гварини, которые давали им уроки.

Учитель Мельдолези, например, наш преподаватель итальянского, латинского и греческого языков, истории и географии в четвертом классе гимназии, через день садился на велосипед и отправлялся из квартала маленьких вилл, возникшего в те годы у ворот Святого Бенедикта, где он жил один в меблированной комнате, вид и обстановку которой он нам много раз описывал, в «Лодочку герцога», проводя там зачастую часа три. То же самое делала и преподавательница математики Фабиани.

От Фабиани, по правде сказать, невозможно ничего было узнать. Она была из Болоньи, очень религиозная, осталась вдовой, детей у нее не было. Слушая наши ответы, она часто отвлекалась, шептала про себя и постоянно закатывала голубые фламандские глаза, как будто в экстазе. Это она молилась. За нас, бедняжек, конечно, почти всех поголовно не способных к алгебре, а может быть, и за обращение в католическую веру господ иудеев, в доме которых — и в каком доме! — она бывала два раза в неделю. Обращение профессора Эрманно, синьоры Ольги и особенно двух детей, Альберто, такого умного, и Миколь, такой живой и милой, казалось ей, должно быть, делом слишком важным, слишком срочным, чтобы она могла рискнуть поставить под сомнение его благоприятный исход какой-то банальной, случайно вырвавшейся в школе фразой.