Читать «Продавец прошлого» онлайн - страница 4

Жузе Эдуарду Агуалуза

— С ума сошла, старая, смотри, как поливает. Подожди, скоро закончится.

Какое там. Огонь, словно гроза, только усиливался, становился плотнее, рос в направлении дома. Феликс рассказал мне, что случилось в тот день:

— Заявился всякий сброд, вооруженное отребье, вдрызг пьяные, ворвались в дом и начали всех избивать. Главарь поинтересовался, как зовут старуху. Она ответила: «Эшперанса Жоб Сапалалу, хозяин, и тот расхохотался. Сказал с издевкой: „Надежда“ умирает последней». Построили во дворе в ряд всю семью руководителя оппозиции с ним вместе и расстреляли. Когда настал черед Старой Эшперансы, кончились патроны. «Скажи спасибо, — крикнул ей командир, — логистике. Логистика — наша извечная проблема». Затем отпустили ее на все четыре стороны. Теперь она считает, что смерть над ней не властна. Может, так оно и есть.

Мне это не представляется невозможным. Лицо Эшперансы Жоб Сапалалу покрыто мелкой сетью морщин, волосы все белые, но у нее негнущийся стан, а движения уверенные и точные. По моему мнению, это колонна, на которой держится дом.

Иностранец

За ужином Феликс Вентура просматривает газеты, внимательно их перелистывает, и, если какая-то статья его интересует, помечает ее ручкой с фиолетовыми чернилами. Завершает трапезу и тогда аккуратно ее вырезает и помещает в папку. На полке в библиотеке хранятся десятки таких папок. На другой покоятся сотни видеокассет. Феликс любит записывать выпуски новостей, важные политические события, все, что однажды может ему пригодиться. Кассеты выстроены в алфавитном порядке, по имени деятеля или события, к которому они имеют отношение. Ужин представляет собой миску калду-верде, фирменного блюда Старой Эшперансы, мятный чай, толстый кусок папайи, приправленный лимонным соком и каплей портвейна. У себя в комнате, прежде чем лечь в постель, он так церемонно облачается в пижаму, что я всегда жду, что он вот-вот примется завязывать на шее темный галстук. Сегодня вечером его трапезу прервал звонок в дверь. Это вызвало у него раздражение. Он свернул газету, с усилием поднялся и отправился открывать. Я видел, как вошел рослый мужчина благородного вида, с крючковатым носом, выдающимися скулами, густыми усами — загнутыми и нафабренными, какие вот уже лет сто с лишним никто не носит. Небольшие блестящие глазки, казалось, вобрали в себя все вокруг. На нем был старомодный синий костюм, который, впрочем, был ему к лицу, а в левой руке — кожаный портфель. В гостиной стало темнее. Словно вместе с ним через порог переступила ночь или же что-то еще сумрачнее ночи. Он показал визитку. Прочел вслух: