Читать «Проклятые» онлайн - страница 66
Чак Паланик
Под их натиском я воображала себя невинной гувернанткой из «Франкенштейна», подвешенной на виселице. Жестокая петля затягивается на моей шее в наказание за то, что моего воспитанника убило ожившее создание безумного ученого. Задыхаясь, я представляла себе туго затянутые корсеты из китового уса. Изнуряющее воспаление легких. Опиумные притоны. Я воображала себе обмороки и головокружения и огромные передозировки лауданума. Я стала Скарлетт О’Хара в сильных руках Ретта Батлера, которые пытаются задушить, изгнать мою любовь к благородному и прекрасному Эшли Уилксу. В этот миг, вцепившись в постель покрасневшими, ноющими пальцами, хриплым от напряжения голосом я вскрикнула, словно Кэти-Скарлетт О’Хара:
― Вы пьяный идиот… Уберите прочь руки!
Мое поле зрения целиком заполнили метеоры, звезды и кометы всех цветов, красные, синие и золотые, а потолок начал опускаться. За какие-то секунды мое сердце будто остановилось, нос почти касался, да, касался потолка, который всего пару мгновений назад парил высоко-высоко надо мной. Мое сознание летало, парило, смотрело сверху на мою кровать и ее обитателей.
Голос девочки произнес:
― Целуй ее, быстро!
Голос раздался откуда-то позади. Повернувшись, я увидела, что все еще лежу на своей кровати, а махровый пояс туго затянут у меня на шее. Мое лицо выглядит бледным, почти белым, а девочки, сидящие у моих плеч, тянут за концы пояса.
Девочка справа повторила:
― Хватит тянуть, целуйте!
Другая ответила:
― Фу…
Их голоса казались приглушенными, как из тумана.
Третья девочка, сидящая у моих ног, взяла очки и нацепила их на свой задранный нос. Моргая ресничками и кокетливо наклоняя голову то на один бок, то на другой, она заявила:
― Смотрите на меня! Я жирная уродливая дочка тупой, как жопа, кинозвезды… Я была на обложке «Пипл»!
И все три мисс Бимбо фон Бимбо захихикали.
Если позволите на миг предаться самоуничижению, я и вправду выглядела ужасно. Щеки отекли и припухли, стали похожи на абрикосовое суфле. Глаза сощурились в щелочки и казались подернутыми такой же пленкой, как стеклянистая поверхность чрезмерно карамелизованного крем-брюле. Что еще хуже, мой рот широко раскрылся, и оттуда высунулся язык, зеленый, как сырая устрица. Лицо от лба до подбородка приобрело разные оттенки, от алебастрово-белого до светло-голубого. На покрывале рядом с моей посиневшей рукой лежали забытые «Доводы рассудка».