Читать «Террористическая война в России 1878-1881 гг.» онлайн - страница 190

Не годы ссылки, не страдания сломили нас. Напротив, ничто не сломило нас, и наши убеждения лишь поддерживали наш дух сознанием исполненного долга. Нет, нечто Другое изменило взгляд наш, наши убеждения и сердца наши (я, разумеется, позволяю себе говорить лишь о тех из нас, об изменении убеждений которых уже стало известно и тем или другим образом засвидетельствовано ими самими). Это нечто другое было непосредственное соприкосновение с народом, братское соединение с ним в общем несчастии, понятие, что сам стал таким же, как он, с ним сравнен и даже приравнен к самой низшей ступени его.

Повторяю, это не так скоро произошло, а постепенно и после очень-очень долгого времени. Не гордость, не самолюбие мешали сознаться. А между тем я был, может быть, одним из тех (я опять про себя одного говорю), которым наиболее облегчен был возврат к народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного. Я происходил из семейства русского и благочестивого. С тех пор как я себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории из Карамзина, которого вслух по вечерам нам читал отец”.

Власти разыграли поучительный, воспитательный спектакль на тему “Жизнь - это не шутка” или “С властями шутки плохи”. До этого - ссылка А. С. Пушкина в Михайловское “подумать” дала поразительный эффект, арест и ссылка И. С. Тургенева в Спасское дала поразительный эффект, и на этот раз жесткий урок российских властей в отношении Ф. Достоевского дал поразительный положительный эффект…

Когда на Семеновском плацу арестантам объявили о смертной казни и о приведении её в исполнение, и первую группу поставили к стенке, то в оставшиеся до казни несколько минут по свидетельству Ф. Достоевского в его сознание пронеслись весьма интересные мысли, о которых он поведал в “Дневнике писателя” и устами своего героя князя Мышкина:

“Троих первых повели к столбам. Привязали, надели на них смертный костюм (белые длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей… Священник обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше… Эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством…”.

И в последний момент арестантам объявили о смягчении наказания…

Вечером этого “расстрельного” дня Ф. Достоевский писал брату:

“… Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не унывать и не пасть - вот в чем жизнь, в чем задача её. Я сознал это”.

Затем начался очередной жизненный урок выковки будущего гения, - арестантов повезли по этапам в Сибирь. Когда пересекали Уральские горы - границу между Европой и Азией, то Достоевский и многие “петрашевцы” прослезились, - прощались с Европой… В Азии Ф. Достоевский четыре года прожил в тюрьме Омска вместе с уголовниками - ворами и убийцами, и результат этого сожительства был весьма любопытным: