Читать «Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2» онлайн - страница 4

402

Голос из газетного подвала

1 В те апокалипсические годы Великой русской казни и свободы, Когда земля насыщена была И, вместо кучи мусорной, могила Для свалки тел расстрелянных служила, – Известкою облитые тела  (Для гигиены... о насмешка века!)  Порою шорох жуткий проникал –  Меж скольких трупов кто-то оживал  И раздавался голос человека. –––– На дне жестокой гибели и зла, Где боль и ужас встали у порога Уничтоженья, затмевая Бога И заслоняя прежние дела,  С последним вздохом кротким или злобным,  Инстинктом зверя, духом ли живым  Дать знать о нас другим себе подобным  Мы человечьим голосом хотим. 2 Не та же ли таинственная сила Меня дыханьем смертным посетила. Я не успел или не смел помочь Душе ее познавшей в эту ночь...  Закрыв глаза, сквозь явь я видел – плыли  По тьме прозрачным дымом облака;  Как за дневною сутолкой века,  За ними звезды неподвижны были. И тьма стояла над моей страной; Скрестились в ней и ветры и дороги – По ним блуждали люди, псы и боги И развевался дым пороховой. ––––– Под гибнущими, гибель проклиная – О ком я знаю и о ком не знаю – За них за всех, за самого себя, Терпя, стыдясь и, может быть, любя, Я делаюсь невольно малодушным, И языком – гортани непослушным, Который мыслям огненным учу, Дать знать о нас: о мне и мне подобных: Озлобленных, уставших и беззлобных, Я человечьим голосом хочу. 3 Из года в год в наш день национальный С подмосток, гордо стоя над толпой, Мы повторяем: Пушкин и Толстой...  Наш день стал днем поминки погребальной.  Дух отошел. На пробе страшных лет  Все выжжено и в думах и в сознаньи.  Нет никого, чтоб обновить завет  И утвердить по-новому преданье. Но дух, как пламя скрытое в золе, Невидно тлеет, предан, ненавидим. И мы, давно ослепшие во зле, Изверившись, и смотрим и не видим.  Есть признаки – он говорит без слов,  Он их бросает под ноги, как бисер:  Расстрелян был безвинно Гумилев...  Пожертвовал собою Каннегиссер...  А сколько их, смешавшихся с толпой,  Погибнувших безвестно и случайно! Кто видел, как у разгромленной чайной Упал один убитый часовой? Он, может быть, венчанья ждал в поэты, А у судьбы – глагола только «мочь». И в грудь его втоптал его сонеты Тот конный полк, прошедший мимо в ночь. Но он был молод и встречал, конечно, Смерть, как встречают первую любовь. И теплотой (как все, что в мире вечно) Из губ его текла на камни кровь.  Кто видит нас, рассеянных по свету:  Где вытравлен из быта самый дух,  И там, где в людях человека нету,  Где мир, торгуя, стал и пуст и глух?  Сквозь скрежеты продымленных заводов,  Сквозь карантин бесправия и прав,  В труде, в позоре на себя приняв  Презрение и ненависть народов –  Пускай никто не ведает о том,  Гадая, в чем таится наша сила, –  В своем дыханьи правду мы несем,  Которую нам Родина вручила:  Мы думаем, мы верим... мы живем.  В какой-нибудь забытой солнцем щели,  Где на груди бумаги отсырели,  Придя с работы в ночь, огарок жжем,  Чтоб, победив волнением усталость,  Себя любимым мыслям посвятить:  Все наше знанье, тяготу и жалость  Во вдохновенном слове воплотить. Мы боремся, заранее усталы Под тяжестью сомнений и потерь, – Стучимся в мир... Газетные подвалы Нам по ошибке открывают дверь. Но верим мы: придут и наши сроки – В подвалах этих вырастут пророки.  Пускай кичатся этажи газет  Партийной славой временных побед, –  Что истинно, ошибочно и мерзко  (Пусть это странно и смешно и дерзко!),  Здесь, в их подвалах, мы хотим опять  Горящими словами начертать.