Читать «Архитектор и монах.» онлайн - страница 78
Денис Драгунский
Добрейший Федор Августович сказал: “Ну вот, видите, обошлось. Езжайте с богом, кланяйтесь отцу Иосифу”.
Записку мою, однако, подшил к делу.
Поэтому меня в сорок пятом году вытащили из Иосифова Матвеевского скита, произвели в епископы, а потом сделали митрополитом Екатеринодарским и Кавказским. Потому что оказалось, я – “
Мы помолчали.
– Ты очень хитрый, – вдруг сказал Дофин.
– Нет, – сказал я. – Что ты! Это судьба. То есть Ангел.
10. Война
“Он очень хитрый, хоть и святой отец”, – подумал я, и мне показалось, что нехорошо скрывать такую мысль в откровенном разговоре, и я сказал вслух:
– Ты очень хитрый.
– Нет, – сказал он. – Что ты! Это судьба. То есть Ангел.
– Кстати, – сказал я. – Про статью Литвинова. “Родина русских”, газета “Известия”, июнь тридцать восьмого. Она возмутила всех. В Германии все все поняли. Но договор о дружбе смешал карты. И особенно пакт о Польше и Прибалтике. Кажется, наш Тельман на время поверил…
– Ваш Тельман, вот! – тут же перебил меня Джузеппе.
– Наш, наш, – я покивал головой. – А чей же? Никуда от этого не денешься, увы… Да. Так вот, даже наш Тельман на какое-то время поверил, что Россия не собирается воевать. Почти все в это верили. От обывателя до военной разведки. Краткий смешной миг – имперская буржуазная Россия вдруг стала лучшим другом коммунистической Германии.
Но Тельман, как к нему ни относись, человек весьма неглупый. Решительный человек. Ему хватило ума и воли переломить свою политику. Особенно после речи Набокова перед кадетами. Помнишь?
– Не помню, – сказал Джузеппе. – Я не кадет, как видишь. В обоих смыслах слова. Я не курсант военного училища, и я не член Ка-Де-партии.
– Если тебе неприятен этот разговор, давай прекратим, – сказал я. – Мы слишком давно не виделись.
– Отчего же, – сказал он. – Разговор как разговор.
– Эта речь не публиковалась. Ни у вас, ни у нас. Секретная речь. Смешно. Как речь может быть секретной, если она произнесена перед двумя тысячами кадетов и сотней генералов? Изложение этой речи лежало на столе у Тельмана тем же вечером. А через два дня он уже встречался в Женеве с Черчиллем и представителем Рузвельта, забыл фамилию. И заодно с послами Аргентины и Мексики. Он решил создать
– Дофин, – спросил Джузеппе. – Ты патриот?
– Ни капельки, – сказал я. – Хотя, конечно, это сложный вопрос. Я немец. Хотя по паспорту я австриец. Но я считаю, что нет никаких австрийцев, есть единый немецкий народ. Я патриот своего народа. Своей культуры. Своей земли. Но мой патриотизм никак не относится к товарищу Тельману и другим товарищам.
