Читать «Капитан Филибер» онлайн - страница 239
Андрей Валентинов
— Филибер, ты… Слушай. Хватит об этом, а? И так невесело… Да, забыл. Отец Серафим перед смертью несколько писем продиктовал. Одно — тебе. Держи!
Белый тетрадный листок, пополам сложенный — в обмен на папку с докладом. В самом деле запамятовал ушастый — или так в сценарии?
О чем пишет мертвец? Загробная анафема?
* * *
«…За что почтительнейше прощения у Вас, глубокоуважаемый Николай Федорович, прошу. Ибо забыл я, что долг тех, на ком Чин Ангельский — не грозить, не Адом стращать, но нести Весть Благую. Не бойтесь, сын мой, не страшитесь Зла. Открыта была мне истина, дабы и я без страха принял кончину непостыдную. Силен наш Господь! Ведомы Ему все промыслы — и наши, и Вражьи. Не быть тому, что чрез Вас хотел Враг в мире нашем свершить. Расточатся козни его бесследно, восторжествует воля Высшая, и Небеса возликуют. Вы же, невольник чужого замысла, возрадуйтесь — и смело его отриньте. Не быть по Вражьему, но по Божьему только. Посему смело от Ада отвернитесь, дабы к сонму праведных прилепиться, ибо Ад — не ваша абстракция, не „логика“, но черная бездна, боли неизреченной полная…»
* * *
— Плевать мне на политику, Филибер! На интриги, на министров с генералами. Ты! Как ты мог?! Ты всех предал — всех нас, и живых и мертвых! Ты своих Зуавов предал, Филибер!..
— Ты! Ты же нам, Филибер, надежду дал, всему Дону. Мне — дал! Я уже не верил. Улыбался, заставлял других верить — не верил! Все, крышка, вата, амба! И тут ты, Зуавы твои… Я даже под Глубокой надеялся, когда нас крошили, что ты придешь, выручишь. И ты пришел! У меня такого друга никогда не было — и не будет уже. Филибер, как ты мог, как ты мог!..
— Теперь ты с «красными», с краснюками, зовешь большевиков спасать… Знаешь, застрелись! Или рапорт подай — или просто убирайся, чтобы твои же Зуавы тебя, как врага, не шлепнули. Нет! Не тратят на таких, как ты, пуль — живьем в землю зарывают. Только не примет земля Иуду. Будь ты, проклят, Филибер, я теперь в жизни никому верить не смогу!..
* * *
Букет я купил прямо у входа в Атаманский дворец. Шустрая девчушка подскочила, затараторила. «Господин офицер, господин офицер…» «Господину офицеру» было не до цветов, но знакомые грозди сирени заставили остановиться. «Моника Лемуан», любимый сорт. Искусили…
Все к лучшему, даже сирень. Нет, не «даже» — тем более. Ясный майский день, шумная улица, букет в руке.