Читать «Чечня. Год третий» онлайн - страница 30

Джонатан Литтелл

Я не был знаком с Магомедом, но уже давно знал его брата Умара, одного из лучших чеченских хирургов; в 1996-м я регулярно оказывал ему гуманитарную помощь в его полевом госпитале Цоцин-Юрт. После войны Масхадов назначил его министром здравоохранения. В начале 2000 года он выжил при эвакуации грозненской больницы через минные поля, был арестован русскими на несколько недель, они на него оказывали давление, переманивая на свою сторону; затем его освободили после вмешательства Малика Сайдуллаева, богатого московского бизнесмена, который в те годы еще надеялся посоперничать с Ахмад-Хаджи Кадыровым. Долгие месяцы он оставался в родовом селе Беной, оперируя боевиков в своем небольшом госпитале; но, когда давление на Умара Хамбиева со стороны русских вновь возросло, он бежал за границу, где Масхадов сделал его своим основным пресс-секретарем. В последующие годы, когда Умар изобличал российскую политику геноцида на всевозможных международных форумах, я встречался с ним несколько раз, в основном в Париже; его, как и многих, тяготило изгнание, он был не способен выучить какой-либо иностранный язык, но упорно выполнял свою задачу – без реальной надежды привлечь внимание политических инстанций Запада к судьбе чеченцев. Но после гибели Масхадова – а Умару уже не доверяли из-за сдачи Магомеда – он оказывался во все большей изоляции, и в конце концов его уволил Абдул-Халим Садулаев в 2006 году. Он устроился в Риме и попытался восстановить диплом врача, чтобы вести практику в Италии. Весной 2008-го Магомед отправился в Италию с Шаа Турлаевым, чтобы встретиться с помощником Ахмеда Закаева. «К нам в гостиницу пришел сын Умара, и мы, конечно, ночевали у него, – рассказывает мне Магомед. – Когда мы стали рассказывать, что происходит дома, какие изменения и т. д., Умар стал слушать нас. И я понял, что у него есть интерес. Потом в конце я сказал: “Давай поедем домой. Гарантии есть. Если ты не хочешь дома работать, вернешься обратно. Если хочешь дома работать, будешь работать. Что ты здесь будешь делать? Ну ладно, ты станешь врачом здесь. Но ведь не для чеченского народа. Ты – хороший хирург, хороший врач, что ты здесь будешь делать? Давай оперируй там одного человека бесплатно. Это уже твоя победа”. А потом он подумал-подумал и все-таки согласился. Потом несколько раз отказывался. Потом опять согласился. Это было неожиданно для всех». Как с улыбкой описывает мне сам Умар, сидя в своем новом офисе Министерства здравоохранения – с окнами на большой базар Беркат, – Рамзан лично приехал его встречать в московский аэропорт, чтобы дать ему гарантии. «После этого никто меня не расспрашивал о прошлом, ни один фээсбэшник не пытался заставить меня заговорить. При отъезде из Рима я собирался приехать в Чечню на три недели, посмотреть ситуацию. Я не верил ни в какие рассказы о нормализации, я считал, что это пропаганда. Но когда я увидел, как обстоят дела, то поехал к семье и вновь поселился в Беное». По возвращении в Чечню прошлой осенью Умар сделал более 300 операций бесплатно: «Поначалу руки у меня дрожали, потом, когда прошла неделя, они сами привыкли. Ты знаешь, на войне я провел несколько тысяч операций. И руки вспомнили». С политикой для него покончено, а идея Ичкерии – в прошлом. «Для тебя или вообще?» – спросил его я. Он задумался: «Для меня». – «А вообще?» – «Надо посмотреть, как будут развиваться события. В России тоже будет эволюция, будет переход на какую-нибудь другую стадию». За несколько дней до этого Рамзан, который, как говорят, очень уважает профессиональные таланты Умара, назначил его главным хирургом республики и сам приехал в Беной поздравить его. В моем присутствии, пока мы обсуждали его планы реорганизации хирургических учреждений республики, Умар, смеясь, получил первую зарплату, около 10 000 рублей (250 евро) за полмесяца. Но он тоже ездит на «Тойоте-Камри», которая, похоже, представляет собой стандартный подарок Рамзана тем, кто приезжает из изгнания; а если Умар хочет жить здесь, он не может отказываться от подарка Рамзана – отказ был бы немыслим. Спустя несколько дней, в субботу, в компании Томаса и Миши, молодого русского фотографа, с которым мы познакомились в нашем отеле, я поехал к Умару в Беной. Он с гордостью провел нас по своей небольшой больнице, полностью отремонтированной самими врачами, и показал нам операционный зал, где он сделал вторую ампутацию Шамилю Басаеву после того, как у Басаева началась гангрена в ноге, которую разорвало российской миной при отступлении боевиков из Грозного, а затем местный хирург наскоро сделал ему ампутацию; сидя в своем офисе под вставленной в рамочку фотографией двух Кадыровых, Умар долго рассказывал нам, как он сам выходил из Грозного и как его арестовали. У него дома, пока супруга готовила джижиг галнаш , чеченское «царское блюдо», мы играли в бильярд на новом столе, который он поставил себе во внутренний двор – на фоне зеленых, озаренных светом гор. Я обсуждал какие-то вопросы с его сыном, который, получив образование на Кипре, превосходно говорит по-английски: он тоже очень счастлив оттого, что вернулся на родину, откуда уехал еще ребенком; по Европе он вроде совсем не скучает. «Умару – подумал я про себя, уезжая из Беноя, – повезло больше, чем Магомеду; будучи хирургом, он нашел себе нишу в своей специальности и отказался от всякой политической ангажированности, тем самым сохранив дистанцию от режима; его профессия позволяет ему, вернувшись, жить в Чечне, особенно себя не компрометируя».