Читать «Кремлевский опекун» онлайн - страница 236

Александр Смоленский

– Уфимцева, простите, Сальникова, вы ответите наконец? – Зуева теряла терпение. – Господин Бахтин только что сообщил суду, что у вас все хорошо. Вы можете спокойно выходить замуж за Дмитрия Сироткина, у вас законный ребенок... Вы это понимаете?

Настя по-прежнему молчала, но лицо ее вдруг разгладилось, на нем расцвела блаженная улыбка. Зуева вопросительно взглянула на Бахтина: что-то явно было с девушкой не так. Добровольский деликатно потрепал Настю за плечо, и она, как мешок, свалилась ему на колени. Дима соскочил со сцены и, наплевав на охранников, которые давно уже его и не охраняли, бросился в партер.

До окончания регистрации на рейс Москва–Париж оставалось около сорока минут. Толпившиеся в очереди пассажиры с любопытством поглядывали на небольшую группу людей, у которых не было ни громоздких тележек для чемоданов, ни самих чемоданов. И еще: они никуда не спешили.

В пожилом, элегантном мужчине, стоящем в центре группы, несмотря на то, что он свободно говорил по-русски, по каким-то едва уловимым деталям угадывался иностранец. Скорее всего, он был французом – только они умеют так повязать на шею яркий шелковый шарф и не выглядеть при этом чересчур экстравагантными.

Рядом с ним скромно стояли молодые люди – девушка и юноша, который на руках держал веселую суетливую малышку, беспрестанно корчившую смешные рожицы солидным мужчинам, окружившим эту совсем юную чету.

Молодые в отличие от мужчин, казалось, только что прибыли из глухой российской глубинки: их одежда была незамысловата, но чиста и опрятна.

Юноша, который был откровенно хорош лицом, имел, как видно, от природы благородную осанку. Его же спутница выглядела несколько стеснительной и, хотя разговор явно вертелся вокруг молодой четы, не вступала в беседу, а лишь скромно, блаженно улыбалась. Судя по слегка раздавшейся фигуре, она ожидала еще одного ребенка. Она принадлежала к тем неброским представительницам прекрасного пола, на которых хочется лишний раз задержать взгляд, чтобы зафиксировать их в памяти и при этом пожалеть, что ты не художник, способный перенести на холст неуловимые флюиды первозданной женственности, исходящие от будущей матери.

Еще четверо мужчин, стоявших рядом, хотя и поддерживали разговор, но явно скучали.

Лишь один из них – гладко выбритый, с аккуратно подстриженными светлыми усами, с редкими остатками былой шевелюры – постоянно острил и давал советы молодым, как им жить. Остальные вежливо улыбались его добродушным шуткам. Другой – высокий, импозантный, уже изрядно седеющий брюнет, важно внимал происходящему и всем своим видом показывал, что он, именно он, причастен к чему-то чрезвычайно важному, происходящему в данный момент в этом международном аэропорту. Еще один из этой компании – весьма колоритный персонаж – явно только что сбежал из больницы. Голова его была перебинтована, загипсованная рука висела на перевязи, а одежда, которую он на себя напялил, видимо, собиралась всей больничной палатой, которую он покинул явно без разрешения врачей. Зато всем своим видом этот стареющий седой чудак демонстрировал бесконечное счастье и радость. Последний провожавший внешне был наиболее неприметен, и не только из-за своего маленького роста. Просто у него не было никаких особых примет. Таких охотно берут в разведчики. Разве что пустой мундштук, который он держал в зубах, выдавал в нем заядлого в прошлом курильщика, которого, судя по худому, землистого цвета лицу, доконали сердечные болезни.

Невольно напрашивался вопрос: что связывает между собой столь непохожих людей, выделяющихся даже на фоне пестрой публики, которой изобилуют все крупные порты мира?

Лишь один человек знал точный и болезненный ответ на этот вопрос. Он стоял на втором этаже, за колонной, между суши-баром и киоском с малеванными сувенирами, олицетворяющими, по мнению изнемогающих от творческого зуда производителей и пронырливых продавцов, исконный русский дух, и с нетерпением дожидался, когда наконец пассажиры рейса Москва–Париж пройдут на посадку. На руках у него тоже был билет на этот рейс, но в последний момент банкир Антон Иванович Островцов принял решение не лететь. Достаточно, что сопровождать молодых людей с ребенком и француза полетит его человек.

В принципе он тоже мог полететь и не таиться в дороге, так как ни отставной французский разведчик Пьер Тьерри, ни Дима с Настей не могли знать его в лицо и, скорее всего, даже не подозревали о его существовании.

Островцов, если честно, вообще не видел смысла в этом путешествии. Дело было проиграно бесповоротно, но тем не менее что-то не давало ему смириться с тем, что наследство графа Орлова ускользало из его рук. Правда, теперь его упрямство и гордость делали напор больше на государственные интересы, что само по себе было достаточно резонно.

Он видел в наследстве графа чуть ли не потенциальное национальное достояние, способное послужить с пользой России. Конечно, на эту тему ему все мозги «загрузил» Умнов, который совсем неожиданно для старого приятеля поменял точку зрения на 180 градусов. На самом деле Антону Ивановичу было глубоко все равно, какие виды на наследство все еще строил его нынешний компаньон. Гораздо важнее для него самого было, какие виды на уплывающее за горизонт многомиллионное состояние строит он сам.

Когда его агент вернется и, возможно, что-то прояснится, Островцов будет сам не против прокатиться в Париж, а потом, возможно, и в Монреаль.