Читать «Том 12. Пьесы 1908-1915» онлайн - страница 39

Вукол. И книга. На рассвете выкупаюсь, лягу на росистую траву и — часок почитаю, — хорошо, а?

Мастаков. Чудесно! Особенно для вашего ревматизма.

Вукол. Будут петь птицы, выполняя закон природы… (хлопая по книге ладонью) а человек будет рассказывать мне утешительные сказки про святую Русь, а? (Мастаков смеётся, болтая ногами.) О бессребренниках-инженерах, о святом квартальном, о нигилистах, великих простотою души своей, о святых попах, благородных дворянах и — о женщинах, о мудрых женщинах! Как приятно читать эти сказочки в наше-то тёмное, безнадёжное время, а?

Мастаков (с интересом). Нравится он вам, автор?

Вукол. Великий сочинитель! Сердце у него иссохло от тоски и отчаяния, но — он утешает ближнего! Читаю и ласково улыбаюсь ему: ах, милый! (Подмигивая.) Знаю я, что всё это — выдумка и утешительного ничего нет, но — приятен душе человек, который, видя всюду зверей, скотов и паразитов, сказал себе: давай-ка я напишу им образы примерно хороших людей…

Мастаков (серьёзно, задумчиво). Да? Вот как вы? Это — интересно…

Вукол. Разорвал душу свою на тонкие нити и сплёл из них утешительную ложь… (Подмигивая, усмехается.) Думал ободрить меня, русского человека… Меня? Промахнулся, бедняга!

Мастаков. Промахнулся? Почему?

Вукол (подняв руку, точно клянется). Не верю!

Мастаков. Ах вы, старый нигилист!

Вукол. Не верю! Храм сей, скверно построенный и полуразрушенный, Русью именуемый, — невозможно обновить стенной живописью. Распишем стены, замажем грязь и роковые трещины… что же выиграем? Грязь — она выступит, она уничтожит милые картинки… и снова пред нами гниль и всякое разрушение.

Мастаков (серьёзно смотрит на него, склонив голову, точно птица). Так…

Вукол. Не верю! Но — умиляюсь, когда человек говорит против очевидности, в добрых целях утешить и ободрить ближнего. Ведь в конце концов мы живём не по логике, а — как бог на душу положит. Вот и вы тоже, как он, противоречите действительности…

Мастаков. Я?

Вукол (подмигивая). Ну да, вы! Ведь тоже — выдумываете праведных-то людей, нет их на Руси вживе, а?

(Саша сходит с террасы, стоит у деревьев. Лицо у неё печальное, она смотрит на Мастакова с упрёком.)

Мастаков (спрыгнув на землю). Это — неверно. Вы запираете жизнь в клетку какого-то обобщения, думая, что так она будет понятнее вам… И это — неверно! (Увлекаясь.) Ничего нельзя выдумать, и — не надо выдумывать…

Вукол (смеясь). Нельзя? Не надо?

Мастаков. Я верю, что победит светлое, радостное — человеческое… я ищу вокруг себя этих явлений… жизнь — щедра, она мне их даёт!

Вукол. Даёт? Грошики, копеечки, а?

Мастаков (горячо). Мне нравится указывать людям на светлое, доброе в жизни, в человеке… Я говорю: в жизни есть прекрасное, оно растёт, — давайте любовно поможем росту человеческого, нашего! Человеческое — наше, нами создано… да!

Вукол. Не поверят вам… Русский — не любит верить, вера — обязывает. Русский любит подчиняться обстоятельствам, — он лентяй. Мы любим сказать: ничего не поделаешь, против рожна не попрёшь… мы живём шесть месяцев в году… а остальные полгода мечтаем на печке о хороших днях… о будущем, которого не будет для нас…