Читать «Том 12. Пьесы 1908-1915» онлайн - страница 191
Максим Горький
Жан. Это, брат, видимо, последняя твоя женщина. Последняя женщина, как сороковой медведь для охотника, — опаснейшее приключение! Держись твёрдо!
Букеев. Это не приключение, а — быть или не быть?
Жан. Я понимаю. Хотя я и скептик, но сердце у меня есть, и я, брат, умею чувствовать и дружбу и любовь.
Букеев. Что же делать с этим дураком?
Жан. Не торопись. Придумаем.
Букеев. Иногда мне убить хочется его.
Жан. Ну-ну, зачем так грубо? Можно найти другой приём. Ты вот что пойми: красивая женщина или распутна или глупа, таков закон природы. Ольга Борисовна не глупа, значит, она должна быть…
Букеев. Заврался ты…
Жан. Друг мой, я — скептик, я не могу иначе. Для скептиков, как известно, нет ничего святого.
Жан. Давай выпьем кофейку. Стукачёв, притащи-ка ещё финьшампань — живо. И земляники. Это, знаешь, специально для дам.
Букеев
Жан. Таковыми же создал господь и всех прочих людей. Я, брат, скептик, я знаю: все мы притворяшки. Один притворяется умным, другой честным и т. д. По натуре своей и тот не честен и этот не умён, но — привыкли играть роль и — ничего! — иногда играют довольно удачно. Да. Добро, честь и прочие марципаны — всё это, брат, — литература и хуже литературы, — это так называемые навязчивые представления.
Букеев. Чёрт знает что ты говоришь, — ерунду какую-то.
Жан. Нисколько… Есть даже книга такая «О навязчивых представлениях», учёный психиатр написал. Ты, брат, прочитай. Это, знаешь, вроде сумасшествия.
Букеев. Не едут.
Жан. Приедут. Неминуемо.
Букеев. Замечал ты в глазах у неё тревожное такое?
Жан. Как же! Я всё замечаю.
Букеев. Тревога и печаль. Я люблю печаль, это самое человеческое настроение.
Жан. Ну, знаешь, быки и собаки тоже иногда очень печально смотрят в небеса…
Букеев. Перестань. Отчего она печальна?
Жан. С таким болваном, как её супруг… Тсс! Он и ещё кто-то.
Букеев. Вера.
Жан. Вера? Гм… Уйдём!
Букеев. Зачем это?
Жан. Иди сюда… Послушаем, что он говорит… Ну, скорее…
Букеев. Глупо…
Жан. Напоить бы его до чёртиков, а?
Богомолов. Нигде я не видал таких бездельников, как здесь, и сам никогда не чувствовал себя таким бездельником. Здесь никого нет? Огонь, вино… Сядемте? А где же люди?
Верочка. Ваша жена с Ладыгиным и Ниной Аркадьевной катаются на лодке.
Богомолов. Знаете — я впервые на юге, и мне кажется, что люди здесь, точно ленивые, сытые пчёлы, висят в воздухе, тихо кружатся над каким-то невидимым цветком.
Верочка. Невидимый цветок? Как хорошо сказали вы это!
Богомолов. И сам я тоже повис в воздухе над ним.
Верочка. Но — что же это? Какой цветок?
Богомолов. Может быть — любовь или мечта о чём-то недостижимом.
Верочка. Как странно, что вы романтик.
Богомолов. Почему странно? Все люди романтики. У меня есть приятель, он называет себя реальным политиком и убеждён, что через двадцать пять лет — в России будет нечто вроде земного рая. Это тоже романтизм.
