Читать «Обрученные грозой» онлайн - страница 257

Он с хрустом откусил кусок огурца.

— Как-то приятель мой при мне вытянул здоровенную щуку, — сказал Палевский и подцепил вилкой соленые рыжики. — Измерили: два аршина и три четверти.

— А где выловил? В озере аль в речке?

— В речке, — сказал Палевский и засмеялся, хлопнув себя по коленям:

— На лягушку.

— Это как? — заинтересованно спросил Афанасьич.

— Живца не оказалось, так лягушек наловили — и на крючок.

— Слыхал я, что можно так ловить, но сам не пробовал, — слуга подлил себе водки, а генералу — настойки.

— Ну, за удачный клев! — провозгласил он.

— И за больших щук! — поддержал его Палевский, поднимая рюмку.

Докки пила чай и с интересом прислушивалась к их разговору. Она не раз видела Афанасьича, ловящего рыбу, но представить Палевского, часами терпеливо сидящим с удочкой, было весьма трудно. Тем не менее он оказался заядлым рыболовом.

Наслушавшись вдоволь рассказов о пойманных и упущенных рыбах, под которые так славно пилась «холодненькая», Докки отправилась спать, пожелав веселой компании спокойной ночи.

Готовясь ко сну, она гадала, будет ли Палевский в состоянии прийти к ней в спальню или в подпитии уляжется в гостевой комнате. Она сердилась, что он предпочитает пить с Афанасьичем, а не быть с ней в то ненадолго отпущенное им время.

«Вот, пожалуйста, сидит там и рассуждает о каких-то щуках, — Докки отпустила горничную и легла в постель. — А я опять жду его, хотя он, верно, ужасно пьян…»

Она была бы рада видеть его и пьяным, хотя следовало бы выставить его за порог, если он осмелится… В этот момент снаружи коротко стукнули, дверь распахнулась и на пороге появился пошатывающийся силуэт Палевского, освещаемый свечой, которую он держал в руке.

— Дотти, Авдотьюшка! — нараспев воскликнул он и, осторожно ступая, двинулся через комнату по направлению к ней. Затаив дыхание, Докки смотрела, как он поставил свечу на прикроватный столик, быстро сбросил с себя одежду, лег рядом и… в следующее мгновение склонился над ней.

— Моя Дотти, — шепнул он.

Докки даже не успела опомниться, как его руки обняли и привлекли ее к себе, а губы жадно прильнули к ее губам…

Он опять ушел на рассвете и опять ничего не сказал о времени и месте новой встречи, а Докки так и не решилась его об этом спрашивать. То, что происходило, было слишком хорошо, чтобы быть правдой, но это было, и она боялась случайным словом или действием разрушить установившиеся отношения с Палевским.

«Немножко счастья, — говорила она себе. — Совсем немножко — перед долгой-долгой… разлукой…»

Теперь, когда ее мать прочитала письма Палевского, а он, не скрываясь, приходил к Докки, имя отца ее ребенка не будет секретом для общества. Ей придется долгие годы, может быть, всю жизнь, провести на чужбине, и она заранее тосковала по России, Петербургу, по своему дому. О том, каково ей будет жить без малейшей надежды увидеть Палевского, — она предпочитала не думать.

Глава XI

При воспоминании о прошедшей ночи лицо Докки то и дело заливалось краской. Предположения о том, что после посиделок с Афанасьичем у Палевского достанет сил лишь добраться до постели, оказались несостоятельны: ни изрядное количество выпитой им настойки, ни раны не помешали ему еще долгое время не давать ей спать. И сегодня Докки никак не могла сосредоточиться на своих ежедневных занятиях, мыслями постоянно возвращаясь к его ласкам и словам, которыми Палевский одаривал ее с необыкновенной щедростью.