Читать ««Святой Мануэль Добрый, мученик» и еще три истории» онлайн - страница 13

Мне вспоминается среди прочего история несчастной, сбившейся с пути дочери тетушки Курдючихи: когда она вернулась из города без мужа, без надежд и с ребенком на руках, дон Мануэль не успокоился, покуда не добился, чтобы прежний ее жених, Пероте, женился на ней и признал ребенка своим; дон Мануэль говорил Пероте:

– Послушай, будь отцом этому бедному малышу, нет у него иного отца, кроме небесного.

– Но, дон Мануэль, вина не моя!

– Как знать, сынок, как знать! А самое главное, что вины-то никакой нет.

И теперь у бедного Пероте, беспомощного, разбитого параличом, одна опора и утешение в жизни: сын, которого он, заразившись святостью дона Мануэля, признал своим, хотя и был тот мальчик не от него.

Четвертая

В ночь на святого Иоанна, самую короткую ночь в году, у нашего озера собираются обыкновенно все горемычные женщины – да и мужчин немало – из числа тех, что мнят себя одержимыми, а на самом деле, скорее всего, страдают истерией; и дон Мануэль вознамерился сделать наше озеро чем-то вроде купели Силоамской, чтобы по мере сил облегчать их страдания, а при возможности и исцелять. И так действовало на них его присутствие, его взгляд, и такова была, в особенности, сладчайшая власть слов его, а пуще того – голоса (воистину чудотворный голос!), что удавалось ему исцелять безнадежнейших. Это увеличило его славу, привлекавшую к нему недужных со всей округи. Раз как-то пришла к нему одна женщина и стала просить, чтобы сотворил он чудо и исцелил ее сына, а он с грустной улыбкой сказал ей в ответ:

– Нет у меня разрешения сеньора епископа на то, чтобы творить чудеса.

Главной его заботой было, чтобы все ходили в чистом. Бывало, увидит прореху на одежке у кого-нибудь и скажет: «Ступай к пономарю, пускай зашьет». Пономарь наш портняжил. А в первый день нового года все ходили его поздравлять с днем ангела – его ангельским покровителем был сам Господь наш Иисус Христос, – и вот дон Мануэль всегда наказывал, чтобы приходили к нему в новой рубашке, а у кого не было, тем он сам дарил.

Ко всем он выказывал одинаковую привязанность и если кого отличал, то самых обездоленных либо тех, кто слыл за самых неуживчивых. Был у нас в деревне один бедняга, от рождения слабоумный, Бласильо-дурачок, его-то дон Мануэль и ласкал больше всех и даже выучил таким вещам, что чудом казалось, как только удалось бедняге их усвоить. А все дело в том, что крохотная искорка разума, теплившаяся в мозгу у дурачка, начинала светиться, когда он, как жалкая мартышка, подражал своему дону Мануэлю.

Голос – вот что было в нем самое чудесное, божественный голос: услышишь – и слез не сдержать. Когда он, служа торжественную мессу, запевал входную молитву, церковь вздрагивала, а всех, кто слушал, пробирало до нутра. Пение его, уносясь за пределы храма, замирало над озером и у подножия горы. И когда в проповеди на страстную пятницу выкликал он слова Христовы: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» – по толпе прихожан пробегала глубокая дрожь, точь-в-точь как по водам озера под неистовством северного ветра. И было так, словно слышали они самого Господа нашего Иисуса Христа, словно голос звучал из того древнего распятия, к подножию которого столько поколений матерей слагали свои горести. Раз было, услышала эти слова его мать, мать самого дона Мануэля, и не смогла удержаться, крикнула прямо с места, она стояла на коленях: «Сын мой!» И слезы у всех полились ручьем. Можно было подумать, что материнский вопль вырвался из полуоткрытых уст Богоматери Скорбящей с семью мечами в сердце, образ которой был в одной из каплиц церкви. А потом Бласильо-дурачок навострился повторять патетическим эхом по деревенским улочкам: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» – да так, что у всех, кто его слышал, слезы на глаза наворачивались, к великой радости дурачка, гордого успехом своего подражания.