Читать «Цицерон» онлайн - страница 315

Между тем это странное разношерстое общество встретило Цицерона с восторгом. Его окружали, им восхищались, за ним ходили. «Жизнь моя проходит так, — рассказывает он одному другу. — Утром ко мне для приветствия приходят много честных людей, все они печальны, и наши веселые победители. Со мной, впрочем, они чрезвычайно почтительны и любезны. Когда толпа приветствующих схлынет, я с головой погружаюсь в занятия; пишу или читаю. Приходят также люди, которые хотят меня послушать, словно я какой-нибудь ученый мудрец. Что ж, я действительно несколько ученее их». Такой наплыв поклонников очень удивлял оратора. «Видно, сейчас честный человек белая ворона», — говорит он (Fam., IX, 20; VII, 28, 2). Цицерон охотно отвечал на вопросы и рассказывал о своем искусстве. Это повторялось так часто, что он в шутку сравнивал себя с тираном Дионисием. Его свергли с престола, и он сделался школьным учителем. «Так и я после уничтожения судов, перестав быть королем Форума, словно бы открыл школу» (Fam., IX, 18, I).

Новые люди, которых Цицерон называет победителями, и впрямь были очень веселы. Всех охватила какая-то легкомысленная бездумная радость, какая-то безумная жажда наслаждений. Были забыты стыд, честь, верность. Все веками копимые ценности были разбиты и отброшены как ненужный хлам. Тот считался большим героем, кто больше развратничал. Словно угар какой-то нашел на всех. Такие явления обыкновенно наступают после великой крови. Так было во Франции после революции 1789 года; так было в Англии опять-таки после революции в эпоху Реставрации при дворе легкомысленного и веселого Карла II; так было у нас во времена НЭПа. Так было и в Риме. Но у новоришей не было ни вкуса, ни светского такта. Они с завистью глядели на Цицерона — остроумный, блестящий, обаятельный, он умел придать утонченное изящество каждому обеду. Цицерон вошел в моду, он был нарасхват, хозяева умоляли его прийти. Теперь пир был не в пир, если на нем не было Цицерона.

Сперва можно было подумать, что этот вихрь светских удовольствий захватил Цицерона. Действительно, сначала он прилежно посещал пирушки и сборища, пил дорогие вина и пробовал изысканные блюда. «Я бежал в лагерь своего врага Эпикура», — говорит он однажды (Fam., IX, 20, I). С напускной веселостью рассказывает он о странном обществе, в котором очутился — моты, кутилы, пьяницы, красивые актрисы. Но за этой веселостью слышится тоска, и она становится все сильнее. Он бежал сюда, боясь той мертвой пустоты, которая его окружала, но и здесь он находил ту же пустоту и тот же мрак. Однажды он отошел от собутыльников, достал таблички и начал описывать другу собравшееся общество. При этом он иронически и горько замечает: «Ты удивляешься, что горстка рабов так развеселилась?» (Fam., IX, 26, 1). Действительно. Если бы Цицерон был неоперившимся юнцом, можно было бы опасаться, что от тоски он запьет или бросится в одуряющий ум разврат. Но ему поздно было начинать новую жизнь. «Меня, даже когда я был молод, подобные вещи не увлекали. Не заниматься же этим теперь, когда я старик», — пишет он (Fam., IX, 26, 2). И он стал отдаляться от разгульных друзей.