Читать «Цицерон» онлайн - страница 297

Между тем на пути Цицерона встало новое непредвиденное препятствие. Цезарь назначил командующим в Италии

Марка Антония, ему препоручил все дела и, в частности, Цицерона. Антоний этот был груб, неотесан, жесток и, конечно, совершенно не понимал, чего ради его патрон так носится с Цицероном. Однако Цезарь, очевидно, дал своему помощнику какие-то четкие указания, велел действовать осторожно и ни в коем случае не прибегать к насилию. И Антоний делал, как приказано: слал Цицерону любезные письма и уговаривал остаться ради Туллии. Но, когда в ответ Цицерон стал доказывать, что ему необходимо ненадолго покинуть страну, чтобы отдохнуть на каком-нибудь греческом острове, и спрашивал, неужели Антоний не согласен с его доводами, тот вдруг брякнул, что совершенно неважно, согласен он или не согласен, потому что ему не велено выпускать Цицерона из страны. «Как я был слеп, что не видел этого раньше!» — восклицает Цицерон (Att., X, 10, 1; 12, 1). Но даже это не могло его остановить. Всем, даже Целию, он говорил, что не хочет участвовать в кровопролитии и решил пока удалиться в Мелиту, чтобы не видеть происходящего (Att., X, 8, 10). Аттику он писал: «Меня стерегут со всех сторон… Нужно пробраться и незаметно взойти на какое-нибудь грузовое судно» (Att., X, 12, 2). И вот, простившись с другом и горячо препоручив ему свое самое дорогое сокровище, Туллию, он отправился в Брундизиум (Att., X, 8, 9).

С дороги он пишет Атгику, что, оглядывая свою жизнь, он видит, что судьба послала ему много тяжелых испытаний. Но все-таки он счастливее обоих этих великих полководцев, которые бросили родину в пучину гражданской войны. «Если… я написал в своих сочинениях правду и единственное благо — это достойный поступок, а единственное зло — поступок низкий, конечно, оба они глубоко несчастные люди. Для них обоих власть и выгода всегда были дороже, чем благо и достоинство отечества. Меня поддерживает чистая совесть… Ее я возьму себе в спутницы» (Att., X, 4, 4).

7 июня 49 года Цицерон взошел на корабль, отправляющийся в Эпир. Стоя на палубе, он вспомнил греческий миф, обработанный Эсхилом. Семь полководцев выступили в путь, чтобы захватить Фивы. Но один из них, Амфиарай, был великий пророк и видел будущее. Он знал, что они не возьмут город — всем им суждено пасть у ворот Фив. И все же он отправился вместе со всеми, отправился, чтобы умереть. И Цицерон показался себе таким вот Амфиараем. «Как мифический Амфиарай, все зная и все предвидя, я отправился навстречу гибели» (Fam., XIV, 7; VI, 6, 6).

Фарсал

Пусть Помпей и не внушал доверия, пусть о нем шла недобрая слава, все понимали — это будет последний бой за Республику и свободу. И никто не мог оставаться безучастным. Прежние колебания закончились. В лагерь Помпея в Эпире лавиной хлынули люди (Арр. B.C., II, 40). Цвет молодежи Рима и Италии стал под его знамена (Plut. Pomp., 64). Приехал Нигидий Фигул, пифагореец, погруженный в созерцание звезд. Приехал Сервий Сульпиций, так плакавший в доме Цицерона, пожилой ученый, который много лет не держал в руке копья. Приехал молодой Брут, всем сердцем любивший Цезаря, а Помпея ненавидевший лютой ненавистью, ибо во время прежней гражданской войны тот умертвил его отца. Когда же в лагерь, хромая, вошел Тидий Сек-стий, дряхлый, больной старик, почти не выходивший из дому, все поняли, что ни один римлянин, который еще может стоять на ногах, не желает оставить без помощи законы и свободу. У Помпея было много больше воинов, чем у Цезаря. У Помпея была прекрасная позиция. И все-таки победа Цезаря была предрешена.