Читать «Твари, подобные Богу» онлайн - страница 58

Мария Викторовна Спивак

— Вернусь около восьми, как обычно. — Глубоко вздохнув, Антон еще раз поцеловал Наташу в лоб и пошел работать.

* * *

Оставшись одна, Наташа первым делом сорвала с себя фартук и яростно швырнула его на спинку стула. Потом судорожно втянула полные легкие воздуха, медленно выдохнула — и усилием воли успокоилась. Перевесила фартук на крючочек за шкафчиком, на место. Она никогда не давала воли чувствам. Ни-ког-да. За что следовало сказать спасибо ее матери.

Детство и юность Наташа провела как на вулкане. Редкий день в их семье не становился последним днем Помпеи. Дружное счастье воскресного утра могло в секунду улетучиться ядерным грибом, оставив за собой выжженную пустыню: разбитую посуду, опрокинутый стул, тихо всхипывающую Наташу, ее тяжко вздыхающего отца. Они оба жарко любили «мамочку» и в минуты, когда та, обессилев от припадка гнева, исступленно рыдала в спальне, жестоко страдали, что по своему недомыслию так сильно ее огорчили. И готовы были на все, лишь бы замолить грех — в чем бы он ни заключался. Пусть отец всего лишь развернул за едой газету, а Наташа капнула яйцом на чистое платье — но они же знали, как это раздражает, а значит, могли постараться! Последить за собой, научиться наконец манерам, не портить единственное в неделю спокойное утро, но нет, пожалуйста — опять, опять!.. Скандалы вспыхивали из-за пустяков и стремительно вырастали в древнегреческие трагедии.

— Ты такая же, как твой отец! — кричала багровая от возмущения мама, и для Наташи не было обвинения страшнее. — От тебя ни помощи, ни поддержки!

А она только и стремилась угодить — потому что мамочка лучше всех на свете! И как с ней хорошо, когда она хорошая!

Мать Наташи действительно была личностью яркой, красивой, талантливой и как никто умела создать праздник — однако столь же талантливо она режиссировала страдания.

Папа, человек тихий, мягкий, жену любил и жалел, считал «нервной» и старался ей не перечить. Агрессию, направленную на дочь, он обычно вяло поддерживал («правда, Наталья, в самом деле, куда это годится») — ибо по опыту знал, что это быстрее всего погасит конфликт, но любые претензии к себе впитывал покорно и безответно, как губка, чем провоцировал грандиозные истерики, длившиеся иногда по целому дню.

— Что ты за человек! Неужели тебе меня не жалко? — неслось из-за двери родительской комнаты. И, после невнятного, робкого мужского бормотания: — Нет! Сколько можно так жить?! Все, давай разводиться!

При последних словах маленькая Наташа обмирала от страха и начинала плакать, а став старше, научилась мысленно забираться в кованый звуконепроницаемый сундук и ожесточенно захлопывать за собой крышку.

Спустя годы, уехав от родителей и зажив отдельно, Наташа пристрастилась на досуге штудировать психологическую литературу и выяснила, что ситуация у них дома была вполне классической и что маму, по-хорошему, следовало лечить. От чего конкретно, истерии, циклотимии, маниакально-депрессивного психоза, Наташа не бралась судить, но само наличие заболевания сомнений не вызывало. И оно во многом определило ее судьбу. Наташа (внешне — вылитая мать) ясно понимала, что даже при унаследованном от отца характере могла бы вырасти человеком намного более интересным и экспрессивным, а вовсе не какой-то скучной бухгалтершей, если бы главной ценностью в жизни для нее не стал покой. Она при всем желании не могла заставить себя сделать резкое движение, захохотать, зарыдать в голос, закричать, взвизгнуть от радости, вообще — нарушить драгоценную тишину. Что бы ни бушевало внутри. «Наташка, ты прямо как не живая!» — удивлялись подружки. Она и сама знала, что со стороны выглядит не по возрасту степенно, даже чопорно и что именно поэтому у нее, несмотря на хваленую красоту, никого нет. Но измениться было выше ее сил — да она и не хотела этого, как не хотела мифической «кучи мужиков», которых ей упорно приписывали.