Читать «Второе небо» онлайн - страница 18

Самуил Ефимович Полетаев

Павлик присел на скамейке, дышал горьковатым воздухом старой баньки и думал о скворце, о короткой его жизни, в которой тот успел все же побывать в разных странах и повидать немало хороших мест. Он представил себе доктора Эллиота — старого, очкастого, сутулого, чем-то похожего на Ефима Савельича. Ходит, наверно, с блокнотом в руке, смотрит вверх, на деревья, а из гнезд сыплется на него мусор, сучки и веточки. Птицы садятся ему на плечи и шляпу, порхают вокруг и кричат. Эка штука ли скворец! А ведь сам доктор надевал ему на лапку колечко, а когда отпускал, говорил: «Лети, голубчик! Авось в чужих краях приют найдешь, свет не без добрых людей…»

В саду послышались шаги. Может, кто мимо, к ручью, куда бабы ходят стирать? Но шаги все ближе и слышнее, совсем уже рядом, возле баньки.

Павлик замер. Тишина и чье-то дыхание. Распахнулась дверь. Зашуршали прелые листья от веников. В дверном проеме каменки показалось лицо и глаза, широко раскрытые от темени.

— Кто здесь?

Молчание.

— Ты, что ли, Зарубин?

Павлик поднял глаза на учителя.

— Неправду вы сказали. Никуда он не улетел.

И столько тоски было в голосе, что Ефим Савельич подсел к нему и положил руку на плечо.

— Нет, голубчик, правда. Я планочками ножку обложил, перевязал, ножка скоро наладилась, он и улетел. Сперва на груше посидел, потом улетел.

— Правду говорите?

— Что ж я, врать буду? Раз сказал, значит, верь. Может, где в другом месте на лето осядет. Теперь, понятно, подальше от деревни.

— Это хорошо, — успокоился Павлик.

Они сидели в прогорклой баньке, темной, сырой и неприютной, а было им, учителю и ученику, радостно обоим, и на душе — тихо и спокойно. Ефим Савельич словом его не попрекнул, а знал, наверно, обо всем, ни о чем не расспрашивал и сам ни с того ни с сего начал рассказывать о детстве своем: как гнезда разорял, как учился, воевал, хотел ученым стать, да ума не хватило и знаний. Рассказывал о себе, словно о ком-то другом, и даже обозвал себя обормотником. Павлик слушал его и думал: почему же не орет ни на кого, а ребята слушаются его и уважают. Вот бы отца такого — Павлик как любил бы его! А кто худо о нем скажет, рыло тому поцарапал бы! Сидел учитель рядом в потертом старом пиджаке, мятой шляпе, с морщинистым, немолодым лицом, и душа у Павлика колыхнулась от теплого чувства к нему.

— Ну пойдем, а то небось мамка тебя ищет. Кто это, слышь, там пищит?

Оба прислушались. В саду раздавался тоненький голосок Настеньки:

— Дядь Фи-и-му-у-у-у! Дядь Фи-и-му-у-у!