Читать «Семеро с планеты Коламба» онлайн - страница 28

Вадим Алексеевич Чирков

Тут нужно сказать, что Славик и не думал фордыбачить, но Нинка заранее его в этом заподозрила.

Кубик вдруг фыркнул, и все на него посмотрели.

— Поразительно! — воскликнул он. — Ты, Нинон, для филолога — бесценный клад. Все века оставили в тебе следы. Не удивлюсь, если ты заговоришь вдруг языком древнего новгородца… Полина Андреевна! — обратился он к бабушке. — Раз уж мы так хорошо разговариваем, предлагаю совместный обед. Ваш борщ — моя тушенка, ваша картошка — моя сгущенка.

— Конечно, конечно, идите к нам! — закивала бабушка. — И чего я сама не догадалась пригласить?

За обедом зловредная Нинка ждала, должно быть, что Славик будет привередничать и плохо есть, но в пику ей, косившейся на него, Славик съел целую тарелку борща, а картошки попросил еще. Нинка налегала на тушенку, разогретую на сковороде, а после нее не могла оторваться от сгущенки, которую бабушка налила ей в блюдце.

— Как мед, — восторгалась она, — только еще вкуснее. Я бы ее кажин день ела.

— Каждый, — поправил ее Кубик.

— Кажин! — заупрямилась Нинка. — Ишь, чего придумал! Мама что, хуже тебя знает?

— Пусть будет «кажин», — согласился художник, — твоя мама для меня — самый уважаемый человек. И если она говорит «кажин», значит, есть и такой вариант слова. — И Кубик в который раз принялся нахваливать бабушкин борщ, а та в ответ повторяла, что сварила в борще все, что растет в огороде: и петрушку, и свеклу, и зеленый лук…

Славик поглядывал на Нинку и думал, что НИКОГДА и НИ ЗА ЧТО не расскажет ей про пришельцев.

А тайна эта уже ворочалась в нем и, честно говоря, искала выхода. Славику ужасно хотелось с кем-то поговорить об инопланетянах, что приземлились на бабушкином огороде и поселились в гнездах для кукурузных початков.

Несколько раз он ловил на себе взгляд художника, — тот что-то необычное в нем заметил, — но взгляду его пока не отвечал.

Художник ел и рассказывал:

— Я давно уже заподозрил, что у дней, которые мы зовем привычно понедельниками, вторниками, средами и так далее, есть и другие имена…

Дети подняли на Кубика глаза.

Художник поглядывал на них, будто искал, кому его рассказ подходит больше.

— Другие имена, — повторил Кубик, — свои…

Пока что все на него смотрели одинаково, ожидая, что будет дальше. Бабушка только отвлеклась на минуту — добавила внуку картошки, а Нинке — сгущенки.

— Идем мы сегодня с Нинон навстречу солнцу… — Нинка перестала лизать сладкую ложку и уставилась на Кубика своими колокольчиками. — Идем, она зева-а-ает. Так зевает, будто все проглотить хочет.

— Дак в такую-то рань встамши, кто ж не зевает! — не осталась она в долгу.

— Зевает, значит, а тут кто-то ей говорит — басом говорит, — художник сгустил голос, — спрашивает у нее: «Это ты ко мне обращаешься?»

Нинкин рот открылся, словно она захотела что-то сказать.

— «Если ко мне, — басил Кубик, — то чуть погромче говори, я ведь еще далеконько!» Нинон со страху присела — и ко мне, и то-оненьким голоском, как у синички, спрашивает: «Дядь Вить, это кто?» А тот бас вместо меня ей отвечает: «Дак ведь я День нонешний, не признала ты меня разве?»