Читать «Пятьдесят оттенков темноты» онлайн - страница 33

— Что ты хочешь приготовить? — спросила Иден.

Став взрослыми, мы понимаем, как нужно реагировать на подобные вопросы. Знаем, что нам следовало говорить, когда мы были детьми. Нужно было ответить, что я маленькая девочка и что каждый раз, когда я пыталась поджарить себе ломтик хлеба, мать говорила мне: «Оставь, я сама». Мы зарегистрировались на получение продовольственных карточек, хотя выдали их только в январе следующего года. Мне следовало сказать, что если прогнозы верны, то совсем скоро нам не из чего будет делать слоеное тесто. Но это было бы неприлично, даже неприличнее, чем не поблагодарить за подарок ко дню рождения…

— Я не умею ничего готовить, — ответила я и взяла еще одну ватрушку с лимонным кремом, для храбрости.

Они обе изобразили нечто вроде шока, хотя вовсе не были удивлены. На меня посыпался шквал вопросов: что я умею делать, причем речь шла вовсе не о теоремах и французских глаголах. Вытянув из меня, что я не умею вязать крючком или на спицах, шить и вышивать, Вера тяжело вздохнула; она выглядела такой удрученной, словно я призналась, что неграмотна или не умею контролировать свои физиологические отправления. Она заявила, словно не могла поверить в услышанное:

— Не представляю, какая из тебя выйдет жена.

Но Иден, которая всегда относилась ко мне добрее, посоветовала не расстраиваться. Вне всякого сомнения, у меня просто не было возможности учиться, но теперь я в «Лорел Коттедж» — в ее устах это звучало как институт ведения домашнего хозяйства — и она меня всему научит. После этого я перестала всецело владеть их вниманием, а если точнее, они вообще перестали меня замечать и завели непонятный и немного бессвязный разговор о людях, которые жили в деревне и о которых я никогда не слышала. Одна из трудностей в общении с родственниками из Грейт-Синдон заключалась в том, что они, упоминая того или иного человека, предполагали, что я понимаю, о ком идет речь, и считали меня обязанной узнавать звонившего по телефону, даже если он не представился. Все бы ничего, но когда я признавалась в своем невежестве, Вера с Иден не снисходили до объяснений, а становились язвительными — по крайней мере, Вера — и говорили, что я, разумеется, все знаю, в этом не может быть сомнений, но по причине беспечности или забывчивости, которые мне вполне по силам преодолеть, — а скорее, безразличия, — тот или иной человек просто вылетел у меня из головы. Предположение, что весь мир в курсе их жизни, распространялось на обычаи и привычки, и поэтому я без всяких объяснений должна была знать, в какое время вставать, когда пользоваться ванной, где висит ключ от черного хода, когда приходит молочник, кто лучшая подруга Иден, какие предметы она выбрала для выпускных экзаменов за среднюю школу, как зовут викария, а также помнить расписание автобусов из Колчестера.

Я очень многого ждала от жизни в доме Веры; продолжительность моего пребывания здесь определялась погодой или тем обстоятельством, начнут ли падать бомбы на северо-восточный пригород Лондона. Я вполне допускала, что буду скучать по дому, поскольку еще никогда не разлучалась с родителями, но думала, что это чувство будет компенсироваться тем, что меня с радостью включат в сестринские отношения Веры и Иден, и я стану желанным — третьим — членом их маленького женского клуба. Как мне было известно, мой дядя Джеральд уехал куда-то на север Англии вместе со своим полком. Фрэнсис жил в пансионе. Я выглядела старше своих лет — люди часто мне это говорили — и предполагала, что тетки, одна из которых лишь на несколько лет старше меня, будут обращаться со мной как со взрослой, как с еще одной сестрой. С этими представлениями, или мечтами, я так и не рассталась окончательно, несмотря на постоянные разочарования. Мне отчаянно хотелось войти в их круг. Они, эти две женщины, обладали силой, позволявшей строить собственный мир — узкий, ограниченный и буржуазный, как я теперь его вижу — закрытое от непосвященных место, куда очень хочется попасть, вроде элитного клуба с необыкновенно строгими условиями членства и правилами, немыслимыми для постороннего. Сидя за чаем в тот первый день и не подозревая, какой трудный путь мне предстоит — с попытками войти в этот клуб, стать достойной его, с бесконечными неудачами, — я внимательно слушала, тщетно надеясь, что меня о чем-нибудь спросят, поинтересуются моим мнением. И наконец дождалась вопроса: