Читать «У истоков культуры святости» онлайн - страница 39

Вторая разновидность «патериков» — «монашеские повествования» — несколько отличается от первой по своей внешней форме, хотя тесно соприкасается с ней по духу: если «Апофтегмы» представляют собой сочетания отдельных небольших рассказов и изречений, часто не связанный друг с другом одной идеей, то «повествования» являются достаточно едиными, по авторскому замыслу и исполнению, сказаниями, жанр которых в какой–то степени восходит к античным «заметкам путешественников» или различного рода «одиссеям» . В конце IV–начале V вв. возникли три произведения, представляющие эту разновидность «патериков»: анонимная «История египетских монахов» на греческом языке, «История монахов или о жизни святых отцов» Руфина, написанная на латинском языке, и известный «Лавсаик» Палладия Елёнопольского. Все три сочинения тесно взаимосвязаны, и не случайно в позднейшей рукописной традиции греческий текст «Истории монахов» был частично включен в «Лавсаик», вследствие чего возникла пространная редакция, отличающаяся от краткой (как считается, подлинной) редакции. Автор «Лавсаика», известный еще своим «Диалогом о жизни св. Иоанна Златоуста», принадлежал, как указывалось, к кружку св. Мелании Старшей и Руфина. Через них Палладий познакомился с Евагрием, стал его учеником и во многом именно под его руководством прошел хорошую школу подвижничества. Естественно, что и миросозерцание Евагрия в значительной степени определило аскетические воззрения Палладия: ряд тем, присущих аскетическому богословию Евагрия (особенно, «практической» части его) находят отзвук в «Лавсаике». Впрочем, не менее (если не более) мощное воздействие на миросозерцание Палладия оказала и благодатная личность св. Иоанна Златоуста, верным духовным чадом которого он стал, когда перебрался в Константинополь. Эту верность святителю Палладий сохранил на всю свою жизнь. Сплавив воедино две различные по форме, но глубоко созвучные по духу, аскетические традиции, Еле–нопольский епископ явил себя вполне самостоятельным мыслителем и ярким церковным писателем.

Что же касается своеобразных черт «Лавсаика», то это сочинение, по характеристике И. Троицкого, «вовсе — не путевые записки, а почти бессистемный (иногда, впрочем, но только в частных случаях… есть и система) — сборник разнообразных нравственно–назидательных сказаний о мужах и женах, — сказаний, заимствованных из нескольких источников: устных и письменных источников и, личных впечатлений автора. Или: это исторические мемуары, записки о прошлом, но они имеют своей целью — не сфотографировать только действительные фадты и явления и их историческую обстановку, а желают тем самым дать еще и назидательную картину, научить. Впрочем, допустим даже, что автор фотографирует, но — необходимо заметить — с весьма большим разбором, направляя свое внимание только на некоторые стороны жизни известного лица, давая доступ в свой труд только тому, что запечатлено характером поучительности». Эта поучительность данного памятника имеет особый оттенок, поскольку он научает высшему любомудрию. Если история, по словам Дионисия Галикарнасского, есть. подлинная философия, преподаваемая посредством примеров, то «Ладсаик» Палладия является трактатом по аскетическому богословию, которое преподается посредством повествований о святых подвижниках. Значение «Лавсаика» для понимания истории и самого духа древнего иночества, бесспорно, очень великб: автор его «имел весьма широкое знакомство с ревнителями аскетизма в разных странах, и Лавсайк заслуживает внимания прежде всего даже с этой чисто–внешней стороны,>как исторический документ, имеющий не местное только, а большое общее значение, — свидетельствующий о чрезвычайно быстром внешнем росте и, так сказать, географических успехах аскетизма: последний — как оказывается — к этому времени, широко раскинувшись, весьма процветал в Египте, у себя на родине — куда, как и естественно, Палладий обращает свое главное внимание, — успел уже захватить в сферу своего влияния и несколько областей Азии, а затем проник и в Европу — в Рим, всюду быстро укореняясь и делая большие завоевания. Как оказывается, эфиопы и копты, греки, иудеи, сирийцы, римляне, испанцы, — одним словом, люди различных национальностей, государственные сановники, купцы и земледельцы, богачи и нищие, т. е. люди различных социальных положений, люди всех слоев общества, мирные граждане и разбойники, мужчины и женщины, — все, кому не хотелось жить только так, как живется, у кого сердце томилось желанием лучйего, все внесли свою долю в это новое дело. И довольно тщательная и беспристрастная регистрация этого движения в его целом составляет несомненную заслугу Палладия».