Читать «Сорок роз» онлайн - страница 25

— Папá рассказывал тебе, что видел в рейхе?

— Да, — ответила она. — Рассказывал, как майорские вдовы глядят на море.

— И всё? Ни слова про Гитлера и его нацистскую орду? — Брат отставил бокал и, буравя Марию взглядом сквозь толстые стекла очков, сказал: — Мари, в Италии я был свидетелем тому, как люди в одночасье разучились здороваться за руку. Вдруг перешли на saluto romano, даже иные священники в Ватикане. Вот-вот начнется потоп, дождем низойдут на землю огонь и зола, и ты конечно же задаешься вопросом, что делает мою библиотеку ковчегом. Очень просто: у меня на борту их «Песнь», манускрипт «б» «Песни о нибелунгах», и я исхожу из того, что эти нибелунги по крайней мере к данной книге, их собственной, отнесутся с уважением. Так что в ковчеге мы в безопасности. Хранителей своего сокровища они трогать не станут. Ты меня поняла?

— Нет, — призналась Мария.

— Изволь, я охотно поясню. У меня как библиотекаря очень много работы. Необходимо в корне обновить всю каталожную систему. Ты бы могла помогать мне по хозяйству, а я бы с большим удовольствием учил тебя латыни, греческому, начаткам философии. Таково мое предложение. И что бы ни случилось, оно останется в силе.

— А что может случиться?

— Мари, тот, кто сжигает книги, хочет уничтожить весь мир. Послушай, ты впервые пьешь вино?

— Да, впервые.

— Ну и как, вкусно?

— Ничего.

— Мари, ты превосходно играешь на фортепиано. Папá гордится тобою. Но логики я не вижу. Он бы должен делать все, чтобы развить твой талант, однако боюсь, как раз этого он и не делает. Извини за прямоту: как дочь папá ты относишься к кругу тех, кому грозит опасность. Если он не выключит надпись на крыше, жди неприятностей.

— Он ее не выключит.

— То-то и оно. Старый упрямец. Поэтому тебе нельзя оставаться в этом доме, пойми наконец! Либо ты переезжаешь ко мне, либо я сам помещу тебя в католический пансион.

— О-о, шантаж!

— Мари, выбирай: книжный ковчег или пансион, tertium non datur, третьего не дано. Почему ты улыбаешься?

— Я? Просто так…

Но Мария лукавила. Улыбалась она потому, что сквозь густую сетку вуали кое-что заприметила. На высоком, до потолка, стеллаже виднелись фотографии в рамках из свиной кожи: маленький конфирмант, благочестивый служка, монастырский воспитанник в рясе. С незапамятных времен брат стоял среди классиков, а потому, наверное, не случайно оказался в книжном ковчеге. Там он тоже будет стоять среди великих писателей и философов — словно маман собственноручно определила его туда.

— Почему ты все время смотришь на мою шею?

— На твой ворот. Он такой тесный!

— Мари, я бы в самом деле предпочел, чтобы ты переехала ко мне. Мы же как-никак брат и сестра. И у нас наверняка много общего.

— Я останусь с папá.

— Последствия тебе известны.

— Нет, милый братец. Католическая атмосфера не для меня, и в твоем книжном ковчеге, и в пансионе. Я хотя и крещеная, но…

— Да?

— …все же скорее Кац. Не выношу ошейников. — Она встала. — Можно кое о чем тебя попросить?

— Конечно. — Брат тоже встал.

— Будь добр, называй меня Марией.