Читать «Избранная проза и переписка» онлайн - страница 87

В рукодельном классе были пересмотрены все работы и было выбрано лучшее полотенце с красными петухами и ручным кружевом. В пекарне спекли огромный черный хлеб, учитель естественной истории вырезал деревянную солонку, расписал ее эмалевыми красками билибинским орнаментом, и все вместе было подано, как полагается, этому идеалисту, в верхней столовой, перед чаем.

Потом была устроена выставка гимназических работ. На длинном столе в канцелярии лежали журналы с тремя богатырями или видом Константинополя на обложках, платочки в мережках, гербарии, масса фотографий и боярские костюмы хора.

Де Пертюи восхищался, удивлялся, записывал все в блокнот, снимал нас в столовой и по дороге в баню. Ему показали Машу и Сабину, и для него устроили вечеринку в старшем девичьем бараке.

В общую нашу комнату было впущено только четыре мальчика — оркестр. Нам велели костюмироваться. Нам принесли груду пестрой одежды из нашей театральной костюмерной. Мне достался костюм Арлекина: зеленый с красным. Я сияла казенные ботинки и осталась в чулках. Я прошлась по дортуарам, декламируя стихи Стоянова:

Ах, как трудно, Боже мой, как трудно Веселить их милость Короля.

— Никого и не весели, веди себя тихо, — посоветовала воспитательница.

По дортуарам расхаживали боярышни, куклы, чешки, турчанки, украинки, а Галя Эвенбах была одета маркизой и так себя сразу и повела.

— Ах, не изомни мне фижмы, — сказала она томно. — Я думаю прилепить мушку около левого уха, что значит на языке любовников «Я что-то про вас слыхала…» Он — француз и оценит. Мне нужно чайную розу, кружевной платок и волосы завить — кораблем.

— Не надо никакой розы, никакого корабля, — поспешно сказала воспитательница.

Галя полузакрыла лицо веером и длинно усмехнулась. А Маша бесхитростно гремела дутыми бусами, махала фартуком в линялых маках, нацепляла себе на затылок ленты.

Оркестр грянул в общей комнате, мы вышли парами. Пертюи сидел за столом с директором и воспитательницей. На нем был кургузый пиджак поверх желтого свитерка. Он сидел с непроницаемым испитым лицом как какой-нибудь голландец на ассамблее Петра Великого. Дело, конечно, кончилось котильоном, на этот раз «литературным». Воспитательница вызывала нервным голосом:

— Вронский и Анна Каренина, Инсаров и Елена, Вера — Волохов, Онегин и Татьяна, Демон и Тамара!

А мы сверялись по билетикам и выходили на середину комнаты, чтобы вальсировать, начиная от стула Пертюи. Когда были вызваны Князь — Русалка, оказалось, что Русалка — мальчик в полумаске, и причем Троилин. Он был одет монахиней, но не побрезговал высокими каблуками, пудрой, желтой прядью из-под косынки. Князем же была Ирина Рыбалко в костюме Китаянки, и она-то и выдала нечаянно Троилина, шарахнувшись от протянутой к ней мужественной руки в перламутровых четках. Музыканты от хохота перестали играть, воспитательница грубо сорвала полумаску с Монахини, почуяв недоброе, и нашим взорам предстало лицо Троилина, смущенное и наглое. Его увел сам директор, а де Пертюи изогнулся, внимательно проследил их уход, а потом стал смеяться до кашля и возбужденно объяснил воспитательнице, что он сам был молод.