Читать «Избранная проза и переписка» онлайн - страница 75

Персоналу было 80 человек, но персонал сформировался в иные времена. Мудрецов не оказалось. Лагерь обнесли колючей проволокой и на окна старшего девичьего барака, поколебавшись два года, прибили решетки. Это глушило совесть персонала, нам же это не мешало, и нас это не изменяло ничуть… При мне гимназия расцвела и обещала много года четыре подряд, достигнув своего апогея в 1926 году, потом она меня стала раздражать явной своей духовной несостоятельностью и поспешным вырождением. А сейчас о ней осталась лишь легенда, стихи, устные воспоминания (грубовато-нежные: стиль лагеря), альбомы фотографий и тоска-ностальгия бывших учеников. Русское население покинуло лагерь в 1935 году, чешское военное училище — в 1939-м. И где сейчас находится памятник Русской Культуры с главной нашей площади перед «Зданием с младшими классами» и каменная голова Ильи Муромца, оттуда же, — нам совершенно неизвестно.

* * *

В церкви пел звонкий старательный хор. Священник был в хорошей ризе и служил спокойно и внушительно. И вдруг к нему подошел мальчик и подал, кланяясь, кадило. Я встрепенулась, заморгала, как от внезапно вспыхнувшей люстры, всмотрелась. Мальчику было, очевидно, 14 лет. Недовоплотившаяся еще форма нашей гимназии сидела на нем, как сказочное украшение. Волосы у него были тонкие, светлые, густые, легкие, на лбу — челкой.

Глаза как зимнее небо: зеленые, далекие. Лицо как из сна: ангельское и жестокое в своей рассеянности, безразличии, готовности на все — улыбнуться, ничего не запомнить, все пожелать, не принять ничего. Он скользнул по ковру, поправил свечу, опустил ресницы и пошел, чистенький и благонравный, к выходным дверям, приговаривая «простите», вынимая из кармана неказенный платок.

— Кто это? — спросила я свою соседку.

— Это Загжевский из Нератовской школы с Босфора, — ответила она, становясь на колени. — Дурак и кривляка. Кажется, хорошо танцует. Мама его в классе у твоего младшего брата преподает. У него тоже есть младший брат — изобретатель, симпатичный, но грубый, влюбляется.

— Кто влюбляется? — спросила я.

— Конечно, младший, ответила соседка. — Старший о платочках думает, о ботиночках.

Опять пришел старший Загжевский, с просфорой на блюдечке. Вошел в алтарь в одну дверь и вышел из другой. На дверях были нарисованы склонившие головы к плечу ангелы. Они осеняли своими крыльями Загжевского, крылья этих ангелов подымались над ним, как его собственные. Если бы это не казалось мне кощунством, я бы помечтала о его фотографии на фоне гимназического иконостаса. Я встала с колен, повернула голову и проследила глазами все движение Загжевского по церкви. И в этот момент все ненаписанные стихи, все будущие рассказы, все слезы и бессонницы, все предчувствие и ощущение жизни, какое мне только было отпущено, дрогнуло во мне, сказало мне: какое счастье, действительно, какое счастье оказалось возможным для тебя! Ты — жива. По церкви, по лагерю, по земле ходит старший Загжевский. Он никого никогда не полюбит, потому что он — ангел и принц. Его придется ревновать только к зимнему небу, танцам и платочкам, благодари же Бога, не смей вставать с колен до самого конца службы. Ты никогда не уйдешь от искусства, потому что нужно же кому-то воспеть эти глаза, описать эту внешность, эти нежные руку и челку по лбу, наискосок…