Читать «Дело было так» онлайн - страница 27

Вернусь, однако, к нашей встрече на улице Шопена в то приятное летнее утро, в тот плохой год, когда один за другим умерли оба моих родителя. Я шел тогда в центр города, а Шахар вышел на свою ежедневную утреннюю прогулку — как обычно, элегантный, привлекая всеобщее внимание своим умным и саркастическим лицом и впечатляющим видом. На голове у него был большой черный французский берет, щегольски сдвинутый набок, вокруг шеи повязан шелковый цветной шарф, черный плащ, похожий на монашескую рясу, стекал с его плеч, а правая рука то ли опиралась на тонкую трость, то ли играла ею.

Мы встретились на площади перед Иерусалимским театром, поздоровались, обменялись несколькими словами, и разговор, естественно, зашел о моих родителях. Он упрекнул меня, что я слишком поздно, по его мнению, начал писать, но порадовался, что я еще успел прочесть отцу и матери свою первую книгу, «Русский роман». Я с грустью сказал, что успел прочесть ей, уже больной, не поднимавшейся с постели, и ему, тоже уже больному, не поднимавшемуся с постели, также и главы из моего второго романа, «Эсав», который я тогда писал, и что мне очень жаль, что они не прочли эту книгу в ее окончательном, напечатанном виде. И тут он припомнил, как они оба радовались тому, что я стал писать, и как мама была особенно рада, что мой первый роман был связан с Долиной и с Нагалалем.

— Она ведь никогда не отрекалась от своего деревенского происхождения и не скрывала, что родом из мошава, — сказал он то, что я и сам давно знал, а потом добавил фразу, которую я не забуду до последнего дня, фразу, которую мог мгновенно сформулировать только такой писатель, как он, способный за один день написать абсолютно законченную страницу:

— Я помню тот день, когда твой отец привез ее в Иерусалим, — произнес он. — Она была как… как большой красный цветок на камнях этого угрюмого города.

Глава 9

Время моего появления на свет совпало с Войной за независимость. Шел тысяча девятьсот сорок восьмой год, и в Иерусалиме, окруженном иорданцами, не хватало пищи, не было лекарств и медицинского оборудования, питьевая вода и та раздавалась порциями. Мама решила рожать в Нагалале и спустя много лет рассказала мне в этой связи еще одну увлекательную историю. Когда она была уже на восьмом месяце, так звучал рассказ, старший брат Миха, тогда боец пальмаховской бригады «Харэль», усадил ее в свой джип и ночью, тайком, вывез из Иерусалима по Бирманской дороге. Он высадил ее в Реховоте, продолжалась сага, а оттуда она пробиралась в Нагалаль собственными силами. По пути она заглянула к сестре моего отца, которая жила тогда в Тель-Авиве, но «та даже стакан воды мне не предложила», — и в этом месте мама покраснела. Она никогда не краснела от смущения, румянец у нее появлялся, только когда она сердилась. Он был у нее особенный, глубокий и проступал на лице не сразу, а как будто наплывал вверх от выреза блузки до лба — точно малиновый сок, когда его наливают в прозрачный стакан. Бабушка Тоня тоже краснела от гнева, но у нее румянец сосредоточивался в основном на левой щеке, которая багровела много сильней своей правой двойняшки.