Читать «Граф Карлштайн» онлайн - страница 80

А потом… потом я не помню ничего, кроме одуряющей темноты, полной странных видений, которые громоздились передо мной, точно бесконечные нелепые сны, и тут же исчезали. Сквозь сон я еще чувствовала холод, тряску, неудобное ложе, топот и ржание лошадей, потом что-то затрещало, как старая сухая шкура, и чье-то лицо склонилось надо мной низко-низко, разя перегаром, и нечто колючее оцарапало мне щеку — похоже, какое-то грубое одеяло. Наконец наступила полная тишина, и я снова провалилась в сон — самый глубокий сон в моей жизни…

Прошло несколько часов. Скорее всего, разбудило меня тиканье часов. Известно, что многие часы, особенно настенные, имеют свой характер, свои отличительные черты — они, например, могут быть дружелюбными или злобными. И я не вижу причин сомневаться в этом, тем более в наш век чудес, когда естествознание каждый день ставит печать на очередной открытой тайне. Я узнала эти часы, и это меня совсем не обрадовало. Узнала их зловещий хрип или скрип, доносившийся откуда-то из глубин обветшавшего старинного корпуса, — казалось, им приходится собирать силы, чтобы в очередной раз сказать свое «тик-так». Во всяком случае, тикали они так медленно и мрачно, словно каждый удар маятника мог оказаться для них последним, как и для нас, впрочем…

Да, это были часы из дядиного охотничьего домика! И мы с Шарлоттой, бедные пленницы, находились там же!

Сон мгновенно слетел с меня. И я обнаружила, что лежу на ковре перед камином, плотно завернутая в несколько одеял, — настолько плотно, что не могу пошевелиться. А может, меня связали? Я попробовала выпутаться из одеял, но не сумела, и паника охватила меня, но вскоре я убедилась, что, по крайней мере, веревками меня никто не связывал. Огонь в очаге не горел, и в домике стоял жуткий холод. Я села. Шарлотта лежала рядом, точно так же замотанная в одеяла. Я потрясла ее за плечо, и от этого небольшого движения меня вдруг ужасно затошнило и болезненно застучало в висках. Шарлотта никак не просыпалась, а у меня не было сил ее тормошить, и я опять прилегла, вся дрожа от холода и дурного самочувствия.

Тьма вокруг оказалась не такой уж густой. В небольшое окно был виден темный густой лес, на который печально и лениво струила свой свет луна. Когда пульсирующая боль в висках немного притихла, я огляделась, воспользовавшись неясным мрачноватым светом выглянувшей луны, и поняла, что мы здесь одни. По углам таилась густая тьма, имевшая форму каких-то странных сгустков, похожих на морды уродливых горгулий. На самом деле это были охотничьи трофеи, развешанные на бревенчатых стенах хижины, — головы медведей и рогатых оленей, безжалостно убитых дядей Генрихом и его предшественниками. И мне казалось (хотя это, конечно, была всего лишь моя фантазия), что стеклянные глаза мертвых животных сверкают столь же холодно и свирепо, как глаза графа Карлштайна. Мне чудилось, что убитые звери беззвучно кричат на разные голоса: МЫ — ЖЕРТВЫ, ЖЕРТВЫ! И ВЫ ТОЖЕ СТАНЕТЕ ЖЕРТВАМИ…