Читать «У водонапорной башни» онлайн - страница 43

— А в чем же тогда, в чем, скажи?

— И скажу. Наша нищета — это не просто наказание нам, не только месть за то, что мы сделали. Все дело в том, что они наш порт выбрали для своих махинаций. Нас продали американцам; порт продали, весь район продали, ну и нас в придачу. Значит, конец мирным грузам, — наш порт теперь военная база. А если и привозят, скажем, зерно, так это только для виду, чтобы перемена не сразу бросалась в глаза. А ты что, никогда не слыхал, что они здесь оружие хотят разгружать? Целый год тебе об этом твердят, объясняют, надписи на всех стенах пишут, а ты все в толк не возьмешь. Представь себе, что все идет хорошо, все сыты, денежки тоже водятся, детишки одеты, в курятнике полно кур, продуктов хватает… В тот день, когда прибудет их оружие, никому и в голову не пришло бы колебаться. Каждый подумал бы: «На меня можете не рассчитывать. И без ваших поганых денег обойдемся!» Все бы поднялись, дрались бы. Никого тогда тюрьмой не запугаешь, брат. Скажем, если засадят кого-нибудь, он все-таки знает, что в доме у него порядок, да и кругом ребята хорошо живут, — значит, поддержат его семью, пока он за решеткой сидит. А вот если ты с голоду подыхаешь, тогда другое дело…

— Заладил: «ты» да «ты». Про себя говори или про других, а я-то ни в жизнь не пойду.

— Если хочешь, и о других скажу — найдутся, может, такие, которые не выдержат. Пойдут на грязное дело… как на бойню скотина идет, а все-таки пойдут…

— Да ты послушай меня. Вот мой парень недавно женился, денег ни гроша нет, достать неоткуда, ну и пошел на завод, где химические удобрения вырабатывают. А ведь знает, что долго ему на такой работе не протянуть, особенно после Вьетнама. И так уж лицо у него зеленое, согнулся весь. А, как видишь, пошел.

— Ну, это другое дело. Лучше на смерть идти, чем разгружать американское оружие.

— Да, это — другим смерть готовить…

— На себя руки наложить — это твое право. Это никого не касается. А ведь то — преступление.

Сегодня, как и обычно, начинают разговор самые смелые, самые решительные, самые сознательные. А вокруг них собираются в кружок остальные — всё славные парни; они слушают, взвешивают за и против, и у каждого в голове столько разных мыслей, одна мысль сталкивается с другой, борется, старается одолеть другую, а это нелегко, потому что мысли, как люди, — когда у человека пустой желудок, много ли с него спросишь? Но все знают твердо одно: надо любой ценой положить конец такой жизни, проклятой, трагической жизни. Разве земля для того существует, чтобы ее превращали в ад?

В разговор вмешивается Юсуф, молодой докер. Когда он говорит, то даже в голосе его чувствуется, как мысль напряженно выбирает между двух рядов слов и образов, и его необычайный выговор звучит, как музыка его родины, похожая на вдруг вздымающуюся и уходящую вдаль волну прибоя.

— Нищета, — говорит Юсуф, — нищета — это как эфир, которым тебя усыпляют в операционной, перед тем как начнут резать.

— Нищета — это изнанка солдатской шинели.

— Готов руку на огонь положить… — вдруг заявляет Дюпюи. А все знают, что у Дюпюи это клятва и испытание силы своей воли. Он кладет ладонь на раскаленную конфорку, держит ее так секунду, даже не морщась, и обводит всех присутствующих взглядом.