Читать «Потоп» онлайн - страница 752

Она стала бессвязно рассказывать все, что слышала в костеле, бегала по комнате, как безумная, и повторяла:

— Не стою я его, не стою! — упрекала себя вслух за то, что она больше всех обижала его, даже не хотела за него молиться, в то время как он проливал свою кровь за Пресвятую Деву, отчизну и короля.

Напрасно Ануся, бегая следом за ней, пыталась ее утешать. Она повторяла все одно и то же, что она его не стоит, что она не осмелится взглянуть ему в глаза. То вдруг начинала рассказывать о его подвигах, о том, как он похитил Богуслава, как тот отомстил ему, о спасении короля, о Простках, о Волмонтовичах, о Ченстохове — и опять твердила о своей вине перед ним, которую она должна замолить в монастыре.

Дальнейшие ее сетования прервал пан Томаш, который, влетев в комнату, как бомба, крикнул:

— Боже! Вся Упита валит к нам! Они уже в деревне! И Бабинич, верно, с ними!

И действительно, громкие крики вскоре возвестили о приближении гостей.

Мечник схватил Оленьку за руку и вывел ее на крыльцо, за ними выбежала и Ануся.

Толпа людей, пеших и конных, зачернела вдали — вся дорога была заполнена ими. Вот они въехали во двор. Пешие приступом брали рвы и заборы — возы стали тесниться в воротах, — и все кричали и бросали вверх шапки.

Наконец показался отряд вооруженных ляуданцев, окружавших возок, в котором сидели Кмициц, Володыевский и Заглоба. Возок остановился немного поодаль, так как к крыльцу, где толпилась масса народу, нельзя было подъехать.

Заглоба с Володыевским выскочили первыми, помогли Кмицицу слезть и взяли его под руки.

— Дорогу! — крикнул Заглоба.

— Дорогу! — повторили ляуданцы.

Толпа расступилась и пропустила их, и два рыцаря повели Кмицица к крыльцу. Он шатался и был очень бледен, но шел, подняв голову, смущенный и счастливый.

Оленька прислонилась головой к косяку и бессильно опустила руки; когда он приблизился к ней и она взглянула в лицо этого бедняги, который после стольких лет разлуки опять подходил к ней, как воскресший Лазарь, без кровинки в лице, рыдания потрясли ее грудь…

А он от слабости и счастья не знал, что сказать… Поднимаясь по ступенькам лестницы на крыльцо, он повторял только прерывающимся голосом:

— Ну что, Оленька?.. Ну что?

А она опустилась перед ним на колени:

— Ендрусь! Я недостойна целовать твои раны!

Но в эту минуту силы вернулись к рыцарю, и он поднял ее с земли, как перышко, и крепко прижал к груди.

Радостный крик, от которого дрогнули стены дома и стали осыпаться последние листья, оглушил всех…

Ляуданцы начали стрелять из самопалов и подбрасывать шапки вверх. Кругом виднелись только сияющие радостью лица, горящие глаза и раскрытые рты, которые кричали:

— Vivat Кмициц! Vivat панна Биллевич! Vivat молодая пара!

— Vivat две пары! — крикнул Заглоба. Но его голос затерялся в общем шуме.

Водокты превратились в лагерь. Весь день по приказанию мечника резали баранов и волов, вырывали из земли бочки старого меда и пива. Вечером начался пир. Старые и знатные пировали в покоях, молодежь — в людской, а простой народ веселился вокруг костров на дворе.