Читать «Полное собрание рассказов» онлайн - страница 182

— Бедняга, — заметил я. — И о чем же он пишет?

— Это моя вина, — ответила она. — Детектив. — А затем принялась объяснять, что, поскольку я много говорил о своих книгах, пришлось их прочесть. — И вы были правы: это действительно произведения искусства. Я даже не ожидала. — И вот она рассказала об этом Роджеру, а потом вдруг он и заявил: «О Господи, еще одна Джулия!» А потом рассказал ей, что на протяжении нескольких лет в голове у него вертится один совершенно замечательный сюжетец и что пора бы облечь его в слова.

— Он очень хорошо пишет, — заметил я. — Роджер может написать что угодно.

— Да.

Но пока она говорила мне все это, а я отвечал, думать мог только о новой красоте Люси. Я знал, что красота этого рода становится очевидна вовсе не из-за выгодного освещения, какой-нибудь удачной прически или здорового восьмичасового сна, нет, срабатывает некий внутренний секрет. И я понимал: этим утром секрет неизбежно должен стать поводом для ревности Роджера. Словом, настала новая стадия влюбленности в Люси, тем временем сама она с каждой неделей становилась все толще, медлительней и все менее пригодной для любовных утех, так что я воспринимал радость общения с ней без задней мысли. (Позже, вспоминая эти странные недели, я видел себя и Люси) персонажами полной интриг комедии Ренессанса, где героиня следует за героем в мужском наряде, увлечена им неосознанно, и оба усердно изображают грубоватую мужскую дружбу.

За эти несколько недель мы с Люси в совершенстве овладели жаргоном агентов по продаже недвижимости. (Мы знали, что «солидная постройка» на деле означает «рухлядь»; «необходимость полной модернизации» — «руины»; что «плодородные земли» есть не что иное, как «каменистая заброшенная почва» или «непролазные заросли сорняков»; все это было из области юмора, публикуемого в «Панч». Мы узнали еще кое-что, более важное, научились читать между строк; поняли, что ничего нельзя принимать на веру, и если агент не удосужился, к примеру, описать лестницу, значит, ее скорее всего нет. Бэзил пытался объяснить, насколько практичнее приобретать особняк; по-настоящему большие дома, говорил он, продаются ради сохранения деревьев в парке; он даже разработал схему, довольно туманную, согласно которой я должен был создать частную компанию для разработки тысячи акров земли, целой мили рыболовных угодий, построить там замок и две дополнительные резиденции, нечто напоминающее «Камерленд», а затем через систему залогов, повторной сдачи в аренду, мифических выплат совету директоров и деклараций о потере доходов заселить замок, как он выражался, «бесплатно»; где-то в этих маневрах с законодательством Бэзил видел для себя доходную лазейку и претендовал на роль человека, контролирующего прибыли поместья. Роджер разработал целую серию «безрассудств», связанных с бесхозными домами, и почему-то вообразил, что мой долг заключается в спасении нации таким вот образом. Другие друзья спрашивали, почему бы мне не обосноваться в Португалии, где, по их словам, иезуитские монастыри в стиле мануэлино можно было прикупить за сущие гроши). Но я точно представлял, чего именно хочу. Во-первых, дом не будет стоить слишком дорого, если все дизайнеры и водопроводчики уберутся оттуда, а юристам будет заплачено за оформление передачи недвижимости. Тогда его стоимость должна составлять чуть больше трех тысяч фунтов. Во-вторых, он должен располагаться в сельской местности, предпочтительно в пяти милях от какого-нибудь старинного городка с рынком. В-третьих, дому должно быть не меньше ста лет, и он должен быть именно домом, не важно каким, пусть запушенным, я предпочту такой любому самому роскошному современному коттеджу; в нем должен быть подвал, две лестницы, высокие потолки, в гостиной непременно камин с мраморной доской, у входной двери место, где может развернуться машина, на заднем дворе — каретный сарай и конюшни. Дверь в кухне должна открываться в сад; неплохо, если есть место для выгула лошадей и одно-два высоких мощных дерева. Все это выглядело, на мой взгляд, минимальными требованиями к стандартным реквизитам пристойности жилища, на которые я и нацелился, — нечто среднее между обителью сквайра и вышедшего в отставку адмирала. Люси испытывала чисто женское пристрастие к солнцу и марксистской вере в превосходство и красоту строений из бетона и стали. Более того, она испытывала отвращение и страх — порождение длительных ассоциативных процессов — к городской буржуазии; я же стремился подчеркнуть свою принадлежность именно к этому кругу. Своему пристрастию я нашел объяснение, называл его галльским; французские писатели, говорил я друзьям, равно как и их английские коллеги девятнадцатого века, черпали невиданную мощь и силу в принадлежности к среднему классу; лучшие из них жили в просторных белых домах, делали сбережения, обедали с мэрами городов, а после кончины глаза им закрывали преданные и отталкивающе некрасивые экономки. Английские и американские писатели расточали энергию в попытках стать модными, или войти в круг богемы, или же, что еще хуже, найти некий промежуточный вариант. Эта тема пользовалась особым успехом у мистера Бенвела — через неделю или две после моих откровений он вдруг нанес смертельные оскорбления нескольким своим авторам, призвав их срочно присоединиться к среднему классу, — на Люси же мои рассуждения не произвели впечатления. Она назвала объект моих поисков просто смешным, что не помешало ей присоединиться ко мне из чисто спортивного интереса, — так охотник преследует и убивает лису вовсе не потому, что добыча пойдет ему в пишу.